— Это сделала ты?

— Я, своими собственными руками.

— Что плохого сделала тебе бедная девочка?

— Ничего, абсолютно ничего. Ты думаешь, требуетсякакая-то причина для преступления? Что я буду искать предлог, чтобы черезнесколько минут расправиться с тобой?

Услышав эти слова, Агнесса впала в глубокое оцепенение, аможет быть, то был просто обморок, а я, задумавшись, сидела между двумяжертвами, одну из которых уже скосила коса смерти, а другая была на волосок отэтого.

— Да, дорогая, — продолжала княгиня, сама глубокотронутая своим рассказом, — такие удовольствия незабываемы! Ониобрушиваются на нас, словно буря, словно огромные волны на застигнутый в морекорабль, и ничто не может устоять перед этой мощью. Да, эти удовольствия… какони отравляют наш мозг. Но описать это невозможно — это надо испытать самому. Ябыла одна среди своих жертв и могла творить все, чего пожелаю, и никто не смогбы мне помешать, никто нас бы не услышал: шестиметровая толща землиобеспечивала безнаказанность моим безумствам: я сидела и думала с замираниемсердца: вот предмет, который Природа отдала в мои руки, в полную мою власть, ямогу терзать, жечь, калечить, ласкать его, могу сдирать с него кожу и капля закаплей выпускать из него жизнь; этот предмет принадлежит мне, ничто не можетлишить меня его, ничто, кроме смерти. Ах, Жюльетта, какое это счастье, какоеблаженство. Чего только мы себе не позволяем в такие минуты…

Наконец я вынырнула из глубины этих приятных размышлений инабросилась на Агнессу. Она была голая, ничего не чувствующая, совершеннобеззащитная… Я дала волю своей исступленной ярости, я удовлетворила все своижелания, Жюльетта, и после трех часов всевозможных пыток, самых чудовищных ибезжалостных, я разложила на составные элементы инертную уже массу, котораяполучила жизнь в моей утробе только для того, чтобы сделаться игрушкой моегогнева и моей порочности.

— И тогда ты испытала извержение, — заметила я.

— О нет, — ответила Олимпия. — Нет, в товремя, признаться, мне еще предстояло найти связь между распутством ипреступлением; какой-то туман застилал мой мозг, и только ты могла бы разогнатьего… Но, увы, это восхитительное преступление повторить невозможно. У менябольше нет дочери.

Эти сожаления, вызванные мыслью о несостоявшихся злодеяниях,воспоминания о прежних утехах, излишествах, которым мы предавались за столом,бросили нас в объятия друг друга. Но мы были слишком переполнены похотью,слишком возбуждены, чтобы могли обойтись без посторонней помощи, и Олимпиявызвала служанок. Еще несколько долгих часов мы пребывали в экстазе и увенчалиего тем, что на алтаре божества порока растерзали юную девушку, прекрасную, какангел. Я захотела, чтобы княгиня повторила все то, чем она занималась, убиваясвою дочь, и поскольку это было нечто невыразимо ужасное, мы расстались снамерением продолжать и впредь совместные утехи.

Однако, как бы ни была велика распущенность синьоры Боргезе,она не могла заставить меня позабыть об изысканных удовольствиях, которые явкушала в объятиях сладкой Онорины. Через несколько дней после нашего первогосвидания я снова посетила ее. Герцогиня встретила меня еще приветливее, чем впрошлый раз, мы горячо расцеловались и завели разговор о радостях, которые мынедавно доставили друг другу, и эти воспоминания вновь бросили нас на ложеутех, как это и должно было случиться с двумя женщинами, которые ведут такиевольные беседы. Погода в тот день была райская, мы были одни в уютном будуаре,распластанные рядышком на широкой постели, и ничто не мешало нам принестиритуальную жертву божеству, чьи алтари с нетерпением ожидали сладостнуюцеремонию. Сопротивление застенчивой Онорины скоро было сломлено, и несколькомгновений спустя, дрожа как в лихорадке, она предоставила мне все свои набухшиеот желания прелести. Как же хороша была в эту минуту герцогиня — воистинулакомый кусочек, в тысячу раз более утонченный, нежели Олимпия, — болеесвежей и юной, более безыскусной, украшенной только чарами скромности, и тем неменее чего-то в ней положительно недоставало. Неужели Природа наделила этиневероятные соблазны гнусной похоти и отъявленного бесстыдства, эти чудныемгновения разврата такой необычайной силой, что они сами по себе составляютнеобъятный мир блаженства? О, злодейство, стоит нам испытать твою непререкаемуювласть, и мы низко склоняемся перед твоим величием и безропотно следуем затвоей волей…

На этот раз я захватила с собой атрибуты, имитирующиепротивоположный пол, которого нам, естественно, не хватало. Мы взяли в рукиискусно сделанные фаллосы и принялись совокупляться самыми мыслимыми инемыслимыми способами, становясь то любовником, то любовницей, то господином иего рабой, то педерастом и лесбиянкой. Однако, будучи неопытной в таких делах,желая следовать за мной, но будучи не в силах нащупать нужную тропинку, Оноринаобнаруживала лишь скромность и робость там, где требовались развращенность инеудержимая похоть, и в результате я получила от нее шестую часть удовольствия,которое доставила бы мне в подобных обстоятельствах княгиня Боргезе. Будь онасовершенно невинной, мысль о том, чтобы развратить ее, могла сделаться пищейдля воображения, которое обыкновенно питается либертинажем, но это было несовсем так, потому что Онорина, целомудренная и чересчур восторженная Онорина,все-таки заглянула в тот волшебный мир, о чем она призналась мне в минутыэкстаза. Вот что поведала мне прекрасная герцогиня…

— Вскоре после моей свадьбы с герцогом — мне было в тупору шестнадцать лет — я завязала тесную дружбу с маркизой Сальвати, женщинойвдвое старше меня, страшно распущенной, которая умудрялась скрывать своескандальное поведение за маской высочайшей благопристойности. Развратная,безбожная, экстравагантная по своим вкусам, прелестная, как ангел небесный,Сальвати беспрепятственно наслаждалась всем, чем только можно наслаждаться, иодним из ее излюбленных занятий было соблазнение только что вышедших замужмолодых женщин, которых она принуждала участвовать в своих необычныхразвлечениях. И вот с этим намерением негодница подружилась со мной. Еесдержанные манеры, лицемерные и приятные; речи, ее большие связи и близкоезнакомство с моей матушкой скоро стали залогом наших отношений, которые незамедлили перейти в интимную связь. Однажды мы провели вместе целую неделю взагородном поместье кардинала Орсини, неподалеку от Тиволи, куда приехаливместе со своими мужьями. Мой супруг не представлял собой особой помехи: он былстар и, судя по моему, пусть и непродолжительному опыту супружеской жизни,женился на мне только ради моего состояния, так что я не особенно беспокоиласьна этот счет. А вот супруг маркизы, обладая свободным нравом, не оставлял ее впокое, его желания были утомительны и унизительны для нее и требовали, чтобыона каждую ночь проводила в супружеской постели, что весьма затрудняло нашутайную связь. Мы утешались за ночное воздержание днем, когда уходили гулять втенистые рощи обширного поместья Орсини, и во время этих прогулок маркизаотравляла мой ум и мою душу, сопровождая беседы самыми сладостнымиудовольствиями лесбийской любви.