— Луиза?! Ты должна быть моей! С первой встречи, когда я тебя увидел…

— Ах, плутишка! — сказала Луиза, открывая свои объятия. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Оправляя прическу, Луиза спросила любовника:

— Ты куда?

— В Авиньон.

— И я тоже.

Поезд подходил к вокзалу.

Из вагонов хлынула публика, и они расстались.

Поль взял извозчика и поехал в замок своего друга д’Арбиньяка.

Д’Арбиньяк очень ему обрадовался.

— Сейчас познакомлю тебя с женой. Луиза!

Поль Дюпон вздрогнул.

— Ка-ак! Это вы?!

— Вы… знакомы?!

Молодая женщина улыбнулась и, глядя на мужа ясным взглядом, сказала:

— Да! Мы ехали в одном и том же вагоне и премило убили время… Надеюсь, что и тут вам будет так же хорошо…

— Браво! — вскричал виконт д’Арбиньяк.

Томми О’Пеммикан добывал себе скромные средства к жизни тем, что по вечерам показывал в уайт-чапельском кабачке Сиднея Гроша свое поразительное искусство: он всовывал голову в мышеловку, в которой сидела громадная голодная крыса, и после недолгой борьбы ловил ее на свои крепкие, белые зубы… Несмотря на то что животное яростно защищалось, через минуту слышался треск, писк — и крыса, перегрызенная пополам, безжизненно падала на покрытый кровью пол гигантской мышеловки.

Мисс Сьюки Джибсон упросила своего отца однажды сделать честь Сиднею Грошу и навестить этого старого мошенника в его берлоге.

Отец сначала ужаснулся («Ты, девушка из общества, — в этом вертепе?»), но потом согласился, и таким образом однажды в туманный лондонский вечер среди пропитанных джином и пороком джентльменов — обычных посетителей дяди Сиднея — очутилась молодая, изящная девушка с пожилым господином.

Представление началось. Томми вышел, пряча свои жилистые кулаки в карманы и равнодушно поглядывая на метавшегося по клетке обреченного врага.

Все придвинулись ближе… И вдруг раздался звонкий девичий голос:

— Держу пари на тысячу долларов, что этому джентльмену не удастся ее раскусить!

— Годдэм! — крикнул хрипло подвыпивший американский капитан с китобоя «Гай Стокс». — Принимаю! Для Томми это все равно что раскусить орешек. Ставлю свою тысячу!

— Томми, не выдай! — заревела толпа.

Томми О’Пеммикан, не обращая внимания на рев, смотрел на красивую девушку во все глаза. Потом вздохнул, всунул голову в клетку и… крыса бешено впилась ему в щеку.

— Что же ты? — взревели поклонники. — Что с ним? Это первый раз. Болен ты, Томми, что ли?

— Годдэм! — вскричал хриплый китобой. — Он ее не раскусил, но я его раскусил! Он в стачке с девушкой!

Загремели выстрелы… Томми прыгнул как тигр и, отбросив ударом кулака китобоя, ринулся к выходу!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда Джибсоны выбрались из адской свалки и побежали по туманной улице, Сьюки наткнулась на что-то и вскрикнула:

— Это он! Это мистер Пеммикан… Он ранен! Нужно взять его к нам домой.

— Удобно ли, — нахмурился отец, — постороннего человека.

— Аll right! — вскричала Сьюки решительно. — Постороннего неудобно, но будущего моего мужа — против никто ничего не скажет!. . . . . . . . . . . . . . .

— Лотта! — вскричал Генрих, хватая свою женушку за руку. — Это что такое? Что ты от меня спрятала?

Лотта закрыла лицо руками и прошептала:

— О, не спрашивай меня, не спрашивай.

— Покажи! Это, вероятно, записка! У тебя есть любовник?!

Лотта молча заплакала:

— Бог тебя простит!

— Покажи!!

— Нет! — сказала Лотта, смело смотря ему в глаза. — Ни за что!

— В таком случае — вон из моего дома!

— Я уйду, — прошептала Лотта, глядя на него глазами, полными слез, — но позволь мне вернуться 28 июля.

— Вздор! К чему эти комедии. Вон!. . . . . . . . . . . . . . . . .

Был день 28 июля.

У Генриха собрались гости и родственники, так как был день его рождения, — одной только Лотты, любимой Лотты, не было.

Где она бродила, изгнанная мужем?

— С днем рождения тебя! — вскричал отец, поднимая бокал.

Вдруг дверь распахнулась и вошла исхудавшая Лотта… С гордо поднятой головой она подошла к столу, в котором месяц тому назад спрятала что-то тайком от мужа.

Она открыла ящик стола, сунула туда руку и… вынула пару теплых туфель, вышитых гарусом.

— Вот, Генрих, почему я не могла показать… это сюрприз.

— Прости меня, Лотта, — вскричал Генрих, обливаясь слезами. — Я не имел права тебя подозревать…

Лотта вся вспыхнула и бросилась мужу в объятия.

— Вот видите, — сказал отец, — как вы были легкомысленны. Пословица говорит, что нужно сначала хорошенько расспросить, что за вещь заключалась в столе, и если эта вещь была невинного характера, то не нужно обращаться так сурово со своей маленькой женкой. Теперь вы достаточно наказаны, и в будущий раз это не повторится!

На краю золотоносной ямы сидели двое: беглый каторжник Джим Троттер и негр Бирбом — неразлучные приятели.

— Проклятая страна! — проворчал Джим, отбрасывая в сторону кусок попавшегося под руку золота. — Ни одной женщины… А мне бы так хотелось жениться.

— Ты любил когда-нибудь? — спросил черный Бирбом, лениво пожевывая кусок каменного дерева.

— Давно. Это была индианка, которую я однажды застал в обществе долговязого Нея Мастерса. Это меня так смутило, что я тут же убил их обоих, украл лошадь и бежал.

Он посмотрел вдаль и вдруг, вскочив, крикнул:

— О, что это? Боже мой! Ведь это женщина! Ну, конечно… Старина Бирбом! Беги к ней со всех ног, чтобы она не ушла. Скажи, что я люблю ее, ну и прочее… и предлагаю сделаться моей женой. Если обломаешь дело, подарю тебе мои щегольские красные штаны!

Прыткий Бирбом не заставил себя ждать. Он понесся во всю прыть, а Джим собрал около себя кучу самородков, вытер грязной рукой с лица пот и вытащил из волос запутавшуюся ветку — все это для того, чтобы ослепить невесту своим видом и богатством…

Бирбом вернулся, еле дыша, с глубоким разочарованием в лице.

— Что она сказала?

— Она сказала, что я не получу твоих красных штанов. Тем более что это была не она, а он.