Третий.

Третий упал ещё на метр ближе к двери. Пулемет молчал. Ствол снова довернулся и замер.

Иван сделал шаг, другой. Пулемет молчал.

С каждым шагом идти становилось всё труднее, словно идёшь сквозь вязкую грязь и с трудом выдёргиваешь из неё сапоги.

Иван вдруг вспомнил, как это было на Приморской, когда та тварь давила ему на мозги. Или это всё-таки мох виноват? Резкий своеобразный запах.

И ещё этот тигр… стоп.

А это, кстати, надо продумать. Иван остановился, медленно поднял голову. Ствол пулемета теперь смотрел прямо на него. Чёрное отверстие, казалось, расширялось и втягивало Ивана в себя. Словно стоишь на краю вертикальной шахты и смотришь вниз, в темноту. И тебя тянет шагнуть вперёд и всё закончить.

Если останусь в живых…

— Ну, что? — спросил Шакил, когда Иван вернулся, не дойдя до заветной двери нескольких шагов.

— Да ничего, — сказал Иван. — Ерундой мы с тобой занимаемся, дружище, вот что. А у нас семьи… у тебя так точно. А у меня Таня.

Шакил хмыкнул, посмотрел на Ивана. Запрокинув круглую чёрную голову с ранней сединой, улыбнулся.

— Дошло всё-таки. Добро пожаловать в наш клуб!

— Да уж, — сказал Иван. — Самое время.

* * *

Иван перепрыгнул невысокое ограждение платформы, мягко приземлился, присел. Огляделся. Примотанный к стволу автомата фонарик включать не стал — попробуем так. Слабого света от местного фонаря должно хватить.

Конечно, если это не ловушка.

Мысль не особо приятная. Иван повёл стволом автомата слева направо — ничего. Положил автомат на гранитный пол, аккуратно, чтобы не звякнул металл. Вытащил непальский нож кукри, тяжёлый, загнутый, им можно ветки рубить, как топором. Изготовился. Этот кукри ему достался по наследству от Уберфюрера. Отличная штука.

Ну, с богом.

Стараясь не дышать слишком громко, выглянул из-за колонны. В освещенном пространстве никакого движения. Платформа Восстания, выложенная бордовым мрамором, хорошо просматривалась — хотя свет давал только фонарь в тяжёлой латунной окантовке, стоящий у перехода на Маяковскую. Где же их часовые?

Иван аккуратно сдвинулся, в левой руке у него было зеркальце на длинном щупе. Изобразив собой изогнутый контур колонны, вытянул руку с зеркальцем. В отражении виднелась пустая (пустая!) платформа в сторону чёрнышевской. На дальней стене мозаичное панно. Какие-то люди в странной одежде. Иван довернул руку. Опять пусто.

Что за фигня.

Куда все подевались?

Ловушка?

Иван собрался уже было вернуться к автомату и попробовать перебраться на другую сторону платформы (через открытое пространство, чёрт), как в зеркальце что-то мелькнуло.

Движение. Он видел движение.

Иван бесшумно опустился на одно колено. Снова выдвинул зеркальце. Лишь бы не отсвет, выдать-то себя легко, попробуй потом уберись отсюда живым. Иван затаил дыхание…

Когда, казалось, можно уже расслабиться, он увидел, как одна из чернильных теней шевельнулась — и тусклый отблеск. Вороненый металл. Оружие.

Что ж, посмотрим, кто кого.

Иван двинулся в обход колонны. Кукри плыл перед ним, разрезая плотный душный воздух тяжёлым лезвием.

Иван сделал шаг и остановился. Увидел. Брови полезли на лоб.

Перед ним лежали спящие люди. Много. Укрытые одеялами бордюрщики. Без охраны. Десятки человек, если не все две сотни.

Он сделал шаг, занося кукри для удара…

Головы рубить, говорите?

Нож опустился мощно, как топор. Всплеск тёмной, почти чёрной крови…

Иван проснулся с беззвучным воплем. Долго не мог прийти в себя, сбросить липкое ощущение, что только что убивал собственными руками женщин, детей и стариков.

Что это было?

Что это, блин, было?!

* * *

— Галлюцинации? — Солоха смотрел пристально. — Ты имеешь в виду — лсд-трип? Грибочки?

— Ээ… Что-то вроде. — Иван почесал нос. Почему-то хотелось чихнуть. — Расскажи мне про них.

Солоха помедлил, переступил с ноги на ногу.

— Ну. Если коротко. Известны издавна. Относятся к двум семействам химических веществ — не спрашивай, каких, не помню. Самый известный галлюциноген, он же психоделик — ЛСД. Ну, ты про это, наверное, слышал. В наших условиях самые доступные психоделики — в грибочках. В псилоцибе полуланцетовидной и в псилоцибе навозной содержится псилоцибин. Гриб нужно съесть, так активный элемент через стенки кишечника попадет в кровь.

— А не траванешься?

Солоха улыбнулся.

— Ну… если ты способен съесть пару тонн таких грибов…

— Понял, — сказал Иван. — Попал он в кровь, и что происходит дальше?

— Действие псилоцибина примерно такое — эйфория, потом кажется, что тело произвольно меняет размеры, иногда нападает жуткий давящий страх. Но это редко. Ещё синестезия — ну, это когда слышить цвета и видишь звуки. Да, ещё геометрические фигуры — обалденно красивые, причем даже с закрытыми глазами. Но это в основном от ЛСД, он посильнее торкает. Да! — вспомнил Солоха. — Некоторые переживают религиозный опыт. Меняется «точка сборки»…

Иван отмахнулся. Религиозный опыт его сейчас не интересовал совершенно.

— Галлюцинации? Видения?

Солоха с интересом посмотрел на командира.

— И это тоже. А что тебя так заинтересовало, командир?

— Надо мне. Потом скажу. Агрессия?

— Ну, если надо. Шел бы тогда и спросил там, где дурь выращивают, — обиделся Солоха. — Ему помогаешь, а он…

Иван почесал затылок.

— А это где?

— Станция улица Дыбенко. Там грибники засели, вся дурь в метро оттуда идёт — не знаешь, что ли? Теперь ту станцию называют «Весёлый поселок».

— Кто называет?

Солоха пожал плечами. Мол, что тут непонятного…

— Да грибники и называют.

* * *

— Слышал кто-нибудь про Шестую линию?

Некоторое время они молчали. Точно взорвалась бомба, и всех оглушило.

— Золотая! — Кузнецов очнулся первым.

— Да, — сказал Водяник. — Ещё её называют Райской веткой. Иначе — Д7.

— Что?

— Да, — профессор обвел собеседников значительным взглядом. В глазах вспыхивали электрические разряды. — Я говорю именно о нём… — пауза. — Секретное метро Петербурга — существует!

Пауза. Уберфюрер неторопливо встал, подошел и приложил ладонь ко лбу профессора.

— Да нет, холодный.