— Нет, а ты послушай, послушай, что умные люди тебе говорят! — взвивается она, как костер, в который плеснули бензин. — Сама не можешь устроить свою жизнь, присосалась к моему сыну, как паразит, он тебя тянет, а ты даже завтраком его не покормишь!

— Он взрослый мужчина, может сам… — но она, конечно, слышит только себя.

— В доме грязь, приглашаете этих самых…уборщиков, деньги тратите! А могла бы и сама!

— Сама? — с моим-то давлением? — проносится в голове, но я благоразумно молчу.

— Только деньги тянешь из него! В мое время в поле рожали, и ничего! Выживали! Родили – и снова косить.

Она, подумав, жует нижнюю губу, и выдает свое коронное:

— Была бы еще красавица, но ведь поди ж ты!

Вот теперь у меня действительно все плывет перед глазами. Обожженная щека начинает фантомно болеть и чесаться. Я встаю со стула, держась за столик, медленно плетусь к двери, но в спину все еще несется обидное:

— Нет, и куда он смотрел-то! Была б здоровая, хозяйственная, а он…

Только я добредаю до спальни, сразу буквально падаю, как срубленное дерево, в кровать. Глаза слипаются от накатившей усталости, хотя я только что встала. Такое происходит уже не первую неделю, я постоянно уже с утра чувствую себя вымотанной, хотя анализы и гинеколог утверждают, что у меня все в пределах нормы.

— У тебя совсем нет уважения к старшим, — громовым баском врывается в мое тихое уединение свекровь. — Совсем тебя Игорек разбаловал, Ксанка.

Это пренебрежительное «Ксанка» отчего-то выводит из себя сильнее обычного. Из груди поднимается глухое раздражение. В уголках глаз уже в который раз начинает предательски щипать.

— И вообще, встань, когда с тобой старшие разговаривают!

Эта экзекуция может продлиться до двух часов – это я знаю точно, наверное, скоро выработается рефлекс, как у собачки Павлова на голос Людмилы Прокофьевны.

Я вытягиваюсь в струнку в кровати, готовясь встать и на ногах постараться вынести ее демагогические экзерсисы.

И вдруг происходит что-то очень странное и важное – я рукой задеваю теплый предмет под своей подушкой. И тут понимание волной накатывает на меня – боже, да это же пугач, пистолет, который подарил мне вчера Камал. Я еле удерживаю смех облегчения, когда чувствую, какой он теплый, будто живой. мне кажется, я знаю, о чем он с укором думает, слушая эти обидные чужого для меня человека: «Зачем ты даешь себя в обиду, Оксана? Выгони ее из своей комнаты, дай ей сдачи! Не будь мямлей»!

Не может быть, что это происходит на самом деле – я совсем забыла, что положила под подушку, на свою супружескую постель пистолет, почти настоящий! Что было у меня в голове, когда я делала это вчера вечером?!

Но я рада этому обстоятельству. Правда, рада. Как хорошо, что вчера я поступила именно так – и сегодняшняя я получает настоящий доппинг уверенности от этого подарка.

Я – сильная женщина, я все могу.

И могу сказать в ответ.

— Людмила Прокофьевна, — говорю я звенящим от напряжения голосом. Немедленно покиньте мою комнату…иначе я…

— Что? — она безмерно удивлена. — Ч-что?

Стою и поглядываю под подушку, под которой лежит пистолет.

— Я буду принимать меры!

Мне даже не пришлось доставать из-под подушки свое оружие, доставшееся от Камала. Моего уверенного тона, сказанных слов о том, что если она не прекратит свои ежедневные нападки, то в старости будет лежать в доме престарелых, хватило на то, чтобы она замолчала.

Это была настоящая победа!

Которую я подкрепила во время обеда, а после и ужина. Пистолет действительно стал настоящим источником силы для меня, напитал уверенностью.

Вечером я твердо сказала Игорю, что его мать загостилась у нас в доме. Он долго и внимательно смотрел на меня, но после...После согласился.

Уж не знаю, что такого он сказал Людмиле Прокофьевне, но через неделю она уехала к себе домой, в родной город, обещая звонить...И я, наконец, почувствовала себя счастливой настолько полно, до конца, до самой макушки, настолько сильной и уверенно, что видела и осознавала: мне все по плечу. Разберусь со всеми неудачами, со всеми вызовами времени, и сделаю так, чтобы мой ребенок вырос счастливым, несмотря ни на что!

Что за мужчина этот Камал? Только он умеет делать именно те подарки, что дерут душу в клочья, но при этом перетряхивают всего тебя так, что ты становишься совсем другим – честнее, смелее. Сначала – сертификат на пластику, теперь – оружие.

Но… нет, все-таки нет, Камал. Наши пути совершенно разные. Пусть много лет назад, но ты разрушил меня. Разрушишь и теперь…

— Соедини меня с губернатором, — в душе поднималось привычное уже раздражение – хотелось поскорее закончить с делами и сбежать в тренажерный зал, чтобы потягать железо, поплавать в бассейне, выпустить пар после тяжелой рабочей недели.

Все не то и не так, будто бы во мне отключилась душа, если она когда-то была, и осталось только одно – темнота, пожирающая ночь и невероятная усталость от жизни. Когда это произошло? Я могу вам назвать точную дату: когда я понял, отчетливо понял, что женщина моей жизни не желает иметь со мной ничего общего. Ребенок внутри нее – не от меня. Сердце бьется чаще не от моего присутствия. И рядом со мной она испытывает лишь страх и ненависть. Ненависть и страх.

Я побарабанил пальцами по столешнице, ожидая звонка.

Отчего люди так много говорят о любви? Зачем пишут о ней песни, снимают фильмы, пишут книги? О любви нужно молчать, чтобы тот, кто еще не отравлен ею, не допустил в себя даже малейшей раковой клетки ожидания этого чувства и прожил поистине прекрасную и полную чудесных дней жизнь.

От этой чертовой любви одна только горечь и печаль, разъедающая нутро. Это я могу сказать точно. Уже целых девять месяцев женщина моей жизни принадлежит совсем другому человеку, и я говорю даже не о ее придурковатом муже. А скоро за заботами о другом человечке совсем забудет и о том, что между нами было.

Если для нее это имело какую-то ценность.

Такую же, как для меня.

Я взглянул на потолок. Со мной точно происходило что-то не то. Уже почти шесть месяцев игнорирования женских уловок, которые были нацелены на одноразовую ночь, ни единого выхода к проверенным любовницам за это время. Куда подевался тот самый человек, который любил жизнь и все блага, которыми она располагала? Я стал чертовым трудоголиком, полностью загружая свой беспокойный ум всем, что подворачивалось под руку, только бы не снова не сорваться и не приехать в дом к той, которая…

— А губернатора нет, — ворвался в тягучие размышления голос секретарши.

— То есть как – нет? — удивленно переспросил. Уже неделю происходило что-то странное: звонки губернатору остаются без ответа, меня буквально включили в игнор-лист почти все, кто до этого жаждал внимания. Что происходит?