— Папа, — снова позвал сын, требуя внимания.

Реймонд перевел взгляд на Жиля.

— Мама написала тебе в той записке, что она собирается на небеса?

— Что за записка, Жиль? — нахмурился Реймонд.

— Я помню, как она писала ее в тот день, когда уехала от нас, и как она отдала ее няне Тилькен и просила передать тебе.

Сердце Долли остановилось. Она знала, знала! Клод никогда бы не уехала без предупреждения. Ей все время казалось это невероятным, и вот пришло подтверждение.

Реймонд наклонился к мальчику, его лицо исказила напряженная гримаса.

— Ты уверен, Жиль? Няня Тилькен не давала мне никакой записки.

— Это потому, что тетя Глэдис взяла ее. Она спросила у няни, не оставила ли мама перед отъездом записки, и тогда няня отдала ее ей.

Боль… Даже через комнату Долли могла ощутить ее глубину. И Реймонду пришлось сделать определенное усилие, чтобы оторваться от сына.

— А, ну конечно, записка… Как же, как же, отлично помню, — произнес он, стараясь говорить как можно беспечнее. — Нет, там ничего не было про небеса, Жиль. Думаю, мама не знала, что ей предстоит отправиться так далеко.

— И превратиться в ангела, — с полным пониманием заключил Жиль.

— Да. В прекрасного ангела, который будет всегда заботиться о нас, — заверил его Рей.

Глаза Долли наполнились слезами. Она прикусила губу, сдерживая рыдания: еще не хватало разреветься при детях.

— Ну а теперь побудьте с Брижжит, а мне нужно взять тетю Долли на прогулку.

— Мы можем пойти с вами? — спросил Жиль.

— В другой раз, — твердо ответил Рей.

Долли захлопнула альбом и, передав Лилиан под опеку появившейся в детской Брижжит, молча проскользнула в дверь, которую уже распахнул Реймонд. Они вышли в сад.

Засунув руки в карманы и склонив голову, Долли шла следом за Реймондом, понимая, что и ему тоже нужно побыть одному и пережить это неожиданное сообщение, которое окончательно объясняло, что же случилось два года назад, четвертого июля.

Его жена не сбежала! Это была всего лишь гнусная клевета, придуманная Глэдис, которая хотела, чтобы брат поверил в ее сценарий о неверной жене, исчезнувшей с любовником. Ее не остановило даже то, что ложь выйдет наружу, когда Клод вернется домой из Женевы… Или она надеялась, что Клод не вернется никогда? И позволила этой лжи тлеть все это время, подсовывая ему Мэриан, как бальзам на его рану.

Но рана не желала затягиваться, не переставала причинять боль, и эта боль излилась на Долли в ту первую встречу в отеле. Боль попранной любви… Нет, это было не оскорбленное самолюбие (возможно, оно отчасти имело место), но боль. Все дело в том, что он любил ее сестру! И его лишили последних слов от нее, из которых он мог бы понять, что никакого предательства не было.

— Я не позволю Глэдис переступить порог этого дома! Никогда впредь, — заявил он с горькой страстью. — Нет оправдания тому, что она сделала. Она видела, что со мной происходит, и молчала…

Он не раскаивался, что выгнал свою сестру из дома. И кто мог осуждать его за это?

— Ты была права, Долли, когда сказала Глэдис, что она бессердечное и бесстыжее создание. Ты была права во всем, ведь это ты говорила, что твоя сестра не могла оставить мужа и детей. И про записку, которую я так и не получил.

Долли тяжело вздохнула. В его словах было мало утешения. Она перебирала в своем сознании длинную цепочку событий и людей, которые участвовали в них в той или иной степени, и невольно задавалась вопросом, почему они сделали то, что сделали. Она не хотела больше разбираться в хитросплетениях и персоналиях, формировавших эту трагедию, и единственное, что ощущала, это бесконечное чувство печали.

— Я думаю, твоя мать сделала все, чтобы загладить свои ошибки, — сказала она тихо.

— Просто ей не оставалось ничего другого, — жестко возразил он. — Не появись ты, она продолжала бы защищать Глэдис, позволив ей утаить правду… убийства.

Убийство?.. Долли молчала, не торопясь опровергнуть его обвинение. Итак, он сказал «убийство». Что ж, Глэдис на самом деле намеренно погубила семейную жизнь брата, но Долли не могла думать, что смерть сестры дело ее рук. Нет. Этого никто не планировал и не ожидал, в отличие от умышленных стараний Глэдис женить Реймонда на Мэриан.

— Смерть Клод произошла в результате несчастного случая, — напомнила она ему. — Надеюсь, ты позволишь моей сестре покоиться в мире, зная, что она и не думала причинить тебе боль.

Ее тихие слова призваны были направить его мысли в другую сторону. По продолжительному молчанию, нарушаемому только хрустом гравия под ногами, она чувствовала, что они возымели действие.

— Ты можешь простить мне, что я плохо думал о ней? — наконец раздался его глухой голос, полный мучительной неуверенности.

— В этом не было намерения, — ответила она. — Я думаю, прежде всего ты сам должен простить себя, Рей.

— Это очень великодушно с твоей стороны, — произнес он с истинным облегчением.

Не великодушно, подумала она. Просто честно. В ее довольно-таки двусмысленном положении лучше видеть вещи такими, какие они есть. Постараться охватить взглядом целое, а потом все те частички, из которых складывается картина. Она не была бы здесь, если бы не было трещины в жизни Клод и Реймонда. Если бы не было перемены в их отношениях, то ничего бы не произошло.

— Не будь тебя, я никогда бы ничего не узнал, — пробормотал он с тяжелым вздохом.

— О, я тоже могу сказать: не будь тебя, и я бы ничего не узнала. А это было так важно для меня.

— Я знаю, Долли.

Легкие мурашки пробежали вдоль ее спины, когда желание его близости снова завладело ею. Защищаясь, она спросила:

— Ты сделал нужные приготовления для похорон Клод?

Он остановился и указал вперед на стену чудесных старых сосен.

— Видишь часовню повыше деревьев? Она принадлежит нашему семейству и была построена тогда же, что и замок. Из поколения в поколение здесь совершались разные события: крестины, венчания, похороны… Клод будет лежать там, на маленьком семейном кладбище за часовней.

Решение показалось Долли справедливым. Ее сестре будет предназначено место, впитавшее в себя дух вековой истории и чувство семьи. Каким-то образом это отражалось в ее собственном глубоком желании иметь твердую почву под ногами, которая не подвергнется никакому разрушению. Ни землетрясениям. Ни хаосу. Ни времени.

Только мир и покой.

Она смотрела вокруг себя, отмечая красоту парка, по которому они проходили. Широкие зеленые лужайки, чудесные старые деревья, посаженные в строгом порядке, который невольно вызывал чувство, что они росли здесь всегда. И моя сестра здесь тоже будет лежать вечно, подумала она. И я всегда буду знать, где она лежит.