– Да не за что. – Сергей тоже поднялся. – Вам спасибо… М-м, извините, забыл ваше имя.

– Ева. Ева Лурвин.

– Красиво… Ева, водки хотите?

– Водки? – насторожилась журналистка. – О, нет-нет, спасибо, Сергей. Я с удовольствием, но мне еще надо… Еще дела, дела…

– Как хотите. Что ж, тогда до свидания.

– До свидания, Сережа! Надеюсь, мы еще будем встречаться!

– Угу…

Проводив Еву, Сергей упал в кресло, вытряхнул сигарету из пачки. Закурил. Посидел. Поднялся, взял с тумбочки тетрадь, снова уселся. Полистал ее. Это был черновик того, что Сергей называл романом. Страниц тридцать… Отбросил на кровать. Взял пульт дистанционного управления, включил телевизор.

На экране – тот же бразильский сериал, что и в России, только речь немецкая. Сергей сменил канал. Высокий красивый мужчина и маленькая поджарая женщина рекламируют тренажер… Сергей достал из холодильничка бутылку водки, колбасную нарезку. Выпил рюмку, закусил. Убрал водку и колбасу в холодильничек.

Сел с тетрадью за стол, взял ручку. Посидел, почитал, что-то поправил в тексте. Потом долго смотрел в окно. За окном – сероватое небо…

Бросил тетрадь на кровать, опять достал бутылку, закуску. Выпил и взял пульт. Стал блуждать по каналам. Мультфильмы, телешопы, сериалы, музыкальные клипы… На тридцать каком-то – сплетшиеся, шевелящиеся тела обнаженных мужчины и женщины. Но эта картинка длилась лишь несколько секунд – затем чернота и по центру экрана – квадрат с надписями не по-русски. Большими буквами: «PAY TV!»

– Платненькое, – хмыкнул Сергей.

Но звуки совокупления остались – стоны, всхлипы, громкий, рыдающий шепот: «О, е! Е-е! Е-е!..»

Сергей напряженно вслушивался в эти всхлипы, стоны. Курил…

Щелкнул дверной замок, и он торопливо выключил телевизор. Вошла Полина. Она выглядела моложе, еще живее. Радостно улыбнулась:

– Привет, дорогой!

– Привет.

Подошла, поцеловала его в макушку. Увидела бутылку:

– Да ты у нас как О. Генри!

– Почему это?

– Призываешь музу алкоголем… Но смотри не увлекайся – О. Генри от цирроза умер.

– Скорей бы.

Полина присела на ручку кресла, потрепала Сергея по голове.

– Не меланхольничай. Всё просто отлично! – Поднялась, прошла к шкафу в прихожей, стала переодеваться. – Завтра после чтений мы приглашены на один очень важный фуршет.

– Ну это уж как обычно. – Сергей плеснул водку в рюмку. – Куда без этого…

– Напрасно хмыкаешь. Там соберется весь берлинский литбомонд. Можно наладить очень полезные контакты.

На этот раз Сергей усмехнулся беззвучно и выпил; Полина вернулась в халате, плюхнулась в соседнее кресло, сообщила серьезно, как что-то очень важное:

– И еще – на чтениях будет Йозеф Шранке!

– Да-а? – сделал вид, что изумился и испугался, Сергей. – А кто это такой? – Потянулся к бутылке.

– А это, дорогой Сережа, такой персонаж – он ходит по подобным мероприятиям… Налей мне тоже, пожалуйста. Очень устала… Йозеф приходит на концерты, выступления, чтения и устраивает какую-нибудь выходку. Соком плескает, или пирожное кинет, или плюет. Это считается знаком признания… Вот теперь гадают, на кого он завтра свое внимание обратит.

– Очень интересно! Оч-чень!

– Ну чего ты всё рычишь? – Лицо Полины стало плаксивым. – Знаешь, как я набегалась… Пожалей меня… Сере-ож… – Потянула к нему руку через стол, но что-то вспомнила, перестала играть: – Кстати, а Ева была? Вы говорили?

– Корреспондентка?… Угу. Всё нормально. Всё рассказал…

– Хорошо… Выпьем же за завтрашний успех! Завтра очень важный день, Сережа. С такими людьми в одной упряжке будешь: Потапов, Ухновская, Павел Зубов…

– Давай. – Сергей прикоснулся своей рюмкой к рюмке Полины и скорее выпил.

Посидели молча.

– Что ты такой в последнее время? – ласково и сочувствующе спросила Полина. – Что не так?

– Да как-то всё… – Сергей поморщился. – Признаться? Надоело всё… Как-то я разжижился.

– Раз… что?

– А, ладно… – Он отмахнулся; смотрел вниз. – Не могу я ничего делать. Вон, – мотнул головой в сторону тетради, – с десятью страницами сколько вожусь, и ведь вижу – херня. Херня изначальная. В каждой фразе, строке… И потому это, что так живу теперь. Фуршеты-хринеты, самолеты, чтения… Баловень судьбы какой-то.

– Сибирский Мартин Иден.

– Нет. Он себе спички в глаза вставлял, чтоб добиться… А я?..

– Вот, правильно! – почти с радостью воскликнула Полина. – Это я и хотела услышать! Писатель, дорогой Сергей, это тоже работа. Профессия. И заключается она не только в том, чтобы создавать тексты, а и в том, чтобы уметь их раскручивать. Привлекать к себе интерес. Ты, Сережа, теперь общественная фигура, а это требует огромных сил, жертв некоторых, напряжения. – Видя, что он снова наполняет рюмки, Полина попыталась остановить: – Достаточно, наверно. Утром опять будешь стонать.

– Я теперь всегда стону. Хоть с похмелья, хоть как… Давай, Поль, по последней. И не… это… не читай мне нотаций. Знаю я всё. И сколько денег вложено, и что ждут от меня, и остальное всё… Но не могу я… Этих читал, для сборника… Фигня же, детский лепет сплошной. Эпатаж голимый. А будет под моим именем. Дескать, я это одобрил, на… напутствовал. – Сергей встретился со взглядом Полины, вздохнул. – Не смотри так, ради бога… Я понимаю – загордился, мол, у самого лепет… Нет! Я теми своими рассказами дорожу. Я их честно писал и не думал, что их когда-нибудь возьмут и выпустят. Просто в голове этого не держал… Помнишь, ты Синявского давала читать?

– Помню, Сережа. Успокойся.

– Да я спокоен, блин… Просто надо же сказать когда-то.

– Говори. – Полина отвалилась на спинку кресла, закинула ногу на ногу. – Говори, излей душу.

– Не издевайся. Я ведь… это… Ай. – Он тряхнул головой досадливо, бросил водку в рот; Полина тоже выпила. – У Синявского, что писатель – человек, который крест на себе поставил, живой мертвец, что его вообще надо из людского общества гнать, как выродка… И когда я писал, я таким и был. И двадцать тысяч вокруг такие же. Тайга, сопки, железка, станция, на которой два поезда в сутки тормозят на две минуты. И тридцать пятиэтажек с мне подобными – идиотами и детьми идиотов. И я для них писал… один из них. А теперь… А? Кто я, кто они…

– Да ты для них столько здесь делаешь… Именно здесь! – перебила Полина. – Ты всему миру говоришь, как их обманули.

– Аха, конечно… Обосрал, бабок огреб и – нормал… Не могу я, в общем, писать…

– О другом пробуй.

– О чем?

– Хотя бы о том, каким стал. Как из тебя, – с каждым словом Полина раздражалась все сильнее, – из тебя такого честного, чистого проект сделали, заставили детский лепет рекламировать, роман требуют. Как старая тетка тебя окрутила. Как всё тебе осточертело. Журналисты, фуршеты, перелеты, паспортные контроли. Напиши. Разнеси всё это к чертовой матери. А что? Людям понравится – честный, искренний юноша из глубинки восстал против бизнесменов литературных… Давай, Сережа. Я серьезно говорю.