– Настоящее дерьмо, – буркнул Роган Тенант, злобно хмурясь. Выглядел он так, словно глаз не сомкнул этой ночью.

Дон Саймонс, главный осветитель, выплюнул жвачку и коротко сказал:

– Этот парень гений и волшебник, и тебе чертовски повезло, что ты работаешь у него, а не в каком-нибудь третьесортном порнофильме!

Вокруг слышались стоны и проклятия, но у порога бунгало все сразу замолкли.

Валентина заинтересованно оглядывалась. Большую комнату почти целиком занимал массивный письменный стол, заваленный эскизами костюмов и страницами сценария, в который Видал, судя по всему, начал вносить изменения. На стенах висели графики съемок и рисунки декораций, уже воздвигнутых и только что привезенных на площадку.

Видал разъяренно уставился на вошедших.

– Вчерашний материал пошел в мусорную корзинку! – угрюмо объявил он. – Я собрал вас здесь, чтобы в последний раз объяснить: мы снимаем не какую-нибудь голливудскую эпопею! Этот фильм войдет в историю кинематографа!

Он подошел к столу и круто обернулся.

– Никто из вас не выкладывается до конца! Ни так называемый герой… – Он бросил уничтожающий взгляд на Рогана. – …ни бригада. Я хочу получить от вас все! Шестнадцать часов работы до упаду! И вы должны вести монашескую жизнь, пока последний ролик пленки не окажется в яуфе! Ни ночных бдений, ни вечеринок, ни выпивки, ни наркотиков. Ничего, кроме фильма, понятно вам?

Валентина ждала протестующих возгласов. Тишина. Никому не понравилось заявление Видала, но ни одному человеку не улыбалось быть выкинутым с площадки.

– Все будет так, как вы сказали, мистер Ракоши, – раздался чей-то голос с порога. Остальные тоже пробормотали нечто вроде согласия.

Глаза Видала превратились в узкие щелки.

– Я имею в виду всех – от осветителя до помощника режиссера. Ясно?

– Да, мистер Ракоши, – хором ответили все. Наконец его глаза остановились на Валентине.

– Для меня незаменимых людей нет, – безжалостно продолжал он, – и помните об этом.

Но Валентина невозмутимо встретила его взгляд, очевидно, не испугавшись угроз.

– Да, мистер Ракоши, – кивнула она спокойно, хотя внутри у нее все тряслось от страха и отчаяния.

На щеке Ракоши дернулась жилка. Он оказался прав: под внешне хрупкой красотой кроется стальная воля. Ракоши сжал кулаки.

– Всем быть на площадке через четверть часа.

Собравшиеся с облегчением разошлись, а Роган, уже в костюме, подошел к Валентине.

– Валентина, вы не сердитесь за вчерашнее?

– Ничуть, Роган, – улыбнулась она.

Старинный наряд очень шел ему. Сапоги с отворотами из мягкой желтой кожи были отделаны кружевом. Воротник и манжеты тоже кружевные. Короткий бархатный плащ щегольски свисал с одного плеча, открывая изящную шпагу и придавая Тенанту воинственный вид. Если настоящий граф Суффолк был столь же красив, Валентина прекрасно понимала, почему Маргариту Анжуйскую так к нему влекло. Если бы не Видал, она, возможно, сама влюбилась бы в своего неотразимого партнера.

– В таком случае позвольте мне загладить свою вину, – попросил Роган, взволнованно глядя на нее. – Как насчет ужина сегодня в каком-нибудь уютном местечке, где мы могли бы поговорить и получше узнать друг друга.

– Я не привыкла поздно ложиться и рано вставать, – покачала головой девушка. – Мне нужно высыпаться, иначе я просто не вынесу столь жесткого режима.

Роган ощутил что-то вроде паники. То, что началось как невинное развлечение, становилось теперь важнее всего на свете. Ни одна женщина не отвергала его. Никогда. А в этой было нечто особенное. То, что не так легко забывается.

– А воскресенье? – в отчаянии настаивал он. – Мы могли бы встретиться в воскресенье. Отправиться на пикник. Отдохнуть на пляже.

При упоминании о пляже глаза девушки потемнели.

– Нет, Роган. Мне кажется, мистер Ракоши захочет работать и по воскресеньям.

В эту минуту помощник режиссера направился к ним, и Валентина обернулась, оставив Рогана в одиночестве.

Утро тянулось бесконечно, и Видал с каждым часом становился все беспощаднее. От его злого языка доставалось всем. Они переделали вчерашнюю работу, и жара была настолько нестерпимой, что актеры чуть не падали с ног в своих тяжелых средневековых нарядах. Валентина едва не рухнула на пол от облегчения, услышав короткий приказ Видала:

– Ладно, перерыв на час.

Пока остальные, благодарно вздыхая, повалили в столовую, Роган молча ушел в гардеробную, а Валентина направилась в гараж. Хотя причудливыми костюмами вряд ли кого-то можно было удивить на студии, Валентина сознавала, что люди останавливаются и глазеют на нее. Все слышали о девушке, которая, по словам Теодора Гамбетты, обещает быть величайшей звездой «Уорлдуайд», и многие впервые получили шанс увидеть ее с близкого расстояния.

Ей не пришлось искать Боба. Он стоял у грузовика с чашкой кофе в руке. У Валентины защемило сердце. Он выглядел таким родным, таким близким. Надежным и верным. Она вспомнила маленький, утопающий в цветах домик. Тихие спокойные вечера, проведенные в теннисном клубе или кинотеатре. Между ее двумя мирами пролегла пропасть. И та навеки утерянная жизнь казалась далекой, но светлой и радостной.

Тень Валентины упала на него, и Боб поднял голову. Она застала его врасплох, и в глазах Боба появилась неприкрытая мучительная боль потери. Но он тут же взял себя в руки и, широко улыбнувшись, спросил с напускной беспечностью:

– Привет. Что ты здесь делаешь? Заблудилась?

У Валентины перехватило дыхание.

– Нет, – выдохнула она, страстно желая, чтобы он снова назвал ее солнышком, и одновременно понимая, что теперь они слишком далеки друг от друга и прошлое никогда не вернется.

– Просто я хотела узнать, как ты живешь.

Что-то блеснуло в его взгляде, и Боб, на мгновение отвернувшись, спокойно ответил:

– Я в порядке. – Прежняя ухмылка вновь появилась у него на лице. – Я слышал, ты всех их в нокаут послала своей игрой!

– Стараюсь, – скромно ответила она, чувствуя, что никак не может преодолеть холодноватую скованность Боба, и страдая от этого. – Но это куда труднее, чем обслуживать столики.

Боб рассмеялся, однако смех в его глазах тут же погас, и он неловко пожал плечами.

– Во всяком случае, интереснее.

Они нагромождали ненужные слова, скрывая за ними подлинные чувства. Главное так и осталось несказанным, и девушка с отчаянием признала, что ничего не в силах изменить.

– Я играю роль принцессы, – пробормотала она, борясь со слезами. Все кончено – они никогда не смогут быть друзьями.

Боб вновь чересчур жизнерадостно улыбнулся.

– Понятно.