казались теперь жалким недоразумением. Недаром Мателлин высмеивал их.

Внутри оборвалось: мои платья… Я посмотрела на одну из вальдорок:

— Где мой багажный контейнер? С моими вещами?

Та подняла черные пустые глаза, похожие на глянцевые кусочки полированного агата:

— Я не знаю, госпожа.

Я сглотнула, пытаясь отогнать подступающую панику. Может, он лишил меня Индат, потому что в моих вещах нашли адресный чип Марка Мателлина? Рэй достаточно ясно дал понять, что больше не простит…

Я поднялась с табурета, не дожидаясь, пока закрепят все зажимы на волосах:

— Зовите управляющего!

Рабыни поклонились и поспешно вышли.  А я металась по комнате, не в силах спокойно стоять на месте. Шлейф мел мрамор с легким едва уловимым шуршанием, а мне казалось, что кто-то невидимый неотступно дышит в спину. Наконец, заставила себя остановиться у окна.

Управляющий оказался неожиданно молодым полукровкой-лигуром. Пожалуй, немногим старше меня. Или так казалось из-за присущих им тонких черт. Черные глаза, черные волосы ниже плеч, кожа цвета камней на Альгроне, серо-коричневая. Он поклонился и замер, глядя на меня в полном молчании. Повисла почти звенящая тишина, и я не сразу поняла, что он просто ждет, когда я заговорю первой. Я понятия не имела, как вести такие разговоры. Подняла голову, стараясь скрыть неловкость:

— Вы управляющий?

Он улыбнулся тонкими губами:

— Меня зовут Брастин, госпожа. И я ваш слуга.

Мне было плевать на расшаркивания.

— Я хочу видеть  свою рабыню. Индат.

Тот виновато улыбнулся:

— В данный момент это невозможно, моя госпожа.

Я похолодела:

— Почему?

— Указанная рабыня отправлена в Торговую палату для регистрации и учета.

Звук едва срывался с моих губ:

— Какой регистрации?

— В качестве имущества вашего супруга, разумеется.

Это было как удар в солнечное сплетение. Я коснулась кончиками пальцев столешницы, чтобы не упасть, потому что пол уходил из-под ног. Уже плевать на багаж. Кажется, он все же лишил меня Индат…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

33

Брастин вновь поклонился, шурша черной мантией:

— Вы можете выбрать любых рабынь из вашего тотуса, которые вам понравятся, госпожа.

Моего тотуса… Меня не оставляло липкое чувство, что этот полукровка издевался. Наверняка он был заодно со своим господином. И, конечно же, получил определенные указания. Хотелось отхлестать его по гладким темным щекам. Без стеснения, чтобы на губах выступила кровь. В эту минуту я ненавидела всех их так, что звенело в ушах и, казалось, вот-вот упаду без чувств от напряжения.

Управляющий выпрямился, в глазах мелькнуло беспокойство:

— Что с вами, госпожа?

Я с трудом взяла себя в руки. Глупо демонстрировать этому лигуру, насколько я раздавлена. Я подняла голову:

— Все в порядке.

Тот вновь едва заметно поклонился:

— Я пришел выразить свое почтение, и узнать, будут ли у вас какие-то распоряжения?

— По какому поводу?

Он неопределенно покрутил изящной рукой:

— Кухня, распорядок дня… иные пожелания.

Я невольно усмехнулась:

— Иные пожелания? У меня нет иных пожеланий, кроме пожелания видеть рядом свою рабыню. Если это все — вы можете идти.

Управляющий откланялся и вышел, оставив меня в холодной пустоте. Я чувствовала такую боль, будто у меня отрезали кусок плоти. Что-то важное в груди. Такое горе невозможно описать словами. Жизнь без Индат — это совсем другая, несуществующая жизнь, в которой больше нет места радости. Не хотелось ни есть, ни пить. Где она теперь? Что с ней сделают? Я лежала на кровати, забываясь липким беспокойным сном. И все время казалось, что когда открою глаза — все будет, как прежде. Что я с снова услышу голос Индат:

— Госпожа моя…

Я боялась, что воображение меня подводит. Моя Индат стояла в дверях. Я вскочила, боясь верить собственным глазам.

— Госпожа моя!

Она пересекла комнату бегом, обняла меня, прижалась так сильно, как могла. Я обхватила в ответ ее остренькие плечи и почувствовала, как Индат дрожит. Трясется, не в силах совладать с собой.

— Госпожа моя… — она всхлипывала, обрывалась на полуслове. — Госпожа моя… я думала, что больше никогда уже не увижу вас! Мне было так страшно…

Мы обе рыдали, покрывали мокрые щеки друг друга поцелуями и не могли разжать объятия. Я готова была вцепиться в мою Индат и не отпускать, лишь бы никто и никогда не смог разлучить нас.

Она, наконец, затихла, но так и стояла, прижавшись. Я чувствовала, как выравнивается ее дыхание. Наконец, она подняла голову, заглянула мне в глаза:

— Госпожа, если нас разлучат — я умру.

Я с трудом сглотнула:

— Я тоже не смогу без тебя.

Хотелось сказать, что мы никогда не расстанемся, но я слишком хорошо понимала, насколько теперь все шатко. У меня ничего не было, даже приданного, поэтому имущественные права в супружестве меня не слишком интересовали. Мне и в голову не приходило, что моя Индат, моя верная спутница — тоже имущество, которого я могу лишиться, вступив в брак. Только имперское общество могло приравнять к имуществу то бесценное, что было между нами. Меня не отпускало колкое чувство, что все это было сделано специально. Чтобы показать, как легко я могу потерять самое дорогое.

Я провела ладонью по ее жестким кудрям:

— Где ты была?

Индат пожала плечами:

— Толком не поняла. Рано утром нам велели садиться в корвет. Мне было так страшно, госпожа! Я не хотела ехать. Но этот новый управляющий пригрозил наказанием. Мне кажется, он очень злой. Я умоляла спросить разрешения у вас, но меня никто не слушал. Что мне было делать? Говорят, высечь здесь до крови — в порядке вещей. Я боюсь его, госпожа.

Я поцеловала ее в макушку:

— Пока я рядом, он не тронет тебя пальцем. Слышишь? Ты веришь мне? Никто не посмеет тебя высечь.

Индат лишь кивала, и я понимала по ее лицу, что она верит мне, как никому. И щемило сердце. Я искренне обещала, но не была уверена в том, что смогу сдержать это обещание. У меня у самой никаких прав.

Она заглянула мне в глаза:

— Говорят, что я теперь не принадлежу вам, госпожа моя…

Я лишь обняла ее, чтобы она не видела моего лица:

— Ты моя. Слышишь? Не верь никому, кроме меня. Ты — самое дорогое, что у меня есть.

Мы молча стояли, обнявшись, давя слезы. Наконец, я взяла себя в руки, утерла пальцами щеки:

— Где ты ночевала сегодня?

Она опустила голову:

— В тотусе,