– Ма! Иди вон… – рявкнула девочка чуть не матом и поспешно пошла к выходу.

– Не понимаю, – в раздумье проговорила Зинаида, глядя ей вслед, – на кой черт она таскает с собой этих слонов? У них совершенно никакой реакции…

Девчонка вместе с лысыми парнями ушла, а Ивская, тяжело дыша, уцепилась за спинку стула и, стараясь держать себя в руках, медленно проговорила:

– Зинаида… Ивановна! Я прошу… я настоятельно прошу вас… пройти ко мне в кабинет!

И зацокала каблучками из бара.

В кабинете на Ивскую было жалко смотреть – она то и дело мяла в руках листок с наброском какого-то платья, нервно трясла руками и хваталась за виски.

– Зинаида Ивановна, – наконец нашла в себе силы заговорить директор. – Сегодня… вы… устроили в баре невероятный скандал. Невероятный! Я боюсь… боюсь, что мне придется с вами расстаться. Да! Потому что… потому что мне трудно… просто невозможно… с вами работать!

Зинаида понимающе положила свою большую мужскую ладонь на нервную ручку Ивской.

– Как я вас понимаю! И мне ужасно трудно работать, – с глубоким сочувствием произнесла она. – Я столько бегаю, ношусь, вычислила преступника, вот-вот его поймаю, а тут стаканы, коктейли, да еще дебил этот, который все время арии воет… На кой черт вы его приручили? Денег от него кот наплакал, а крику…

Ивская дернулась, но Зинаида поддала металла в голос, и та притихла:

– Трудно! Понимаю. Но! Когда я стану этим… опять вылетело из головы… менеджером по кадрам, станет легче. Придется потерпеть.

Ивская выдернула-таки свою руку из-под лапы Зинаиды, поправила на себе безукоризненный пиджачок и строго произнесла:

– И все же… Все же я бы попросила вас более чутко относиться к моей дочери!

– О-ой, – выдохнула Зинаида. – Вы бы лучше ее попросили о чуткости. Смотрите, что вытворяет…

Елена Сергеевна нашарила на столе пачку сигарет, лихорадочно затянулась.

– Я бы… я бы попросила… Только ничего не получится. У девочки гены! Все от отца! Он бесперспективный слесарь, и эти грубость, хамство… Стыдно признаться, но она их получила от него по наследству!

– Я вас умоляю! – фыркнула Зинаида. – У моей дочери отец – успешный бизнесмен, однако к ней это никак не передалось. У Татьяны, например, сын и вовсе от идиота. Это ж надо – предлагать парню кушать яблоки, когда у того все лицо переломано! Кретин! А вот мальчишка золотой. Умница, добрый такой… А ваша выдерга…

Зинаиду понесло. Она уже вовсю отчитывала директора, будто старая свекровь нерадивую невестку, а Елена Сергеевна, понимая ее правоту, только больше сжималась, съеживалась и сгибала плечи. Она уже прокляла тот миг, когда позволила этой резкой персоне переступить порог своего театра. Так все тихо, мирно и замечательно было до нее, а теперь она тут расселась, переплела тощие ножонки и ведь не выпрешь!

– А где сейчас Вадим? – вдруг догадалась Ивская переменить тему. – Где он лечится?

– Дома. Только вы меня не отвлекайте! Я говорю, ваша выдерга даже с людьми говорить нормально не умеет, а вы, между прочим, видное лицо! Пришли бы домой, взяли бы ремешок покрепче…

Зинаида хотела директрисе только добра. Она заметила, как выскользнул из рук несчастной Ивской какой-то нужный листок, и так вошла в роль доброй, понимающей тетушки, ей настолько было жаль запутавшуюся директрису, что она, желая хоть чем-то утешить ее, даже полезла под стол за той бумажкой. Которая, к слову сказать, оказалась наброском. Зинаида достала бумажку и… и обомлела!

– Все! Мне пора, извините, – хмурясь, поднялась Ивская с места и выдернула из рук Зинаиды смятый листок.

Елена Сергеевна сунула его в сумочку и возле дверей остановилась, ожидая, пока официантка-сыщица догадается покинуть ее кабинет.

Зинаида и Татьяна домой добрались только к двенадцати – надо было все в зале расставить по местам, привести в порядок, а потом Зинаида еще должна была выслушать монолог Татьяны: «Как ты могла орать на эту стерву?»; а еще: «Ты взрослый человек, должна предвидеть последствия!»; и заключительный аккорд: «Все мои старания тебя внедрить накрылись тазом!» Сама же Зинаида нисколько не жалела о том, что хоть ненадолго заткнула рот маленькой хамке. Однако Татьяна только тяжело вздыхала и качала головой.

Дома Зинаиду Корытскую опять ждал погром. Изгнанные с любимой кровати молодожены быстренько подсуетились и вернули хозяйское ложе из комиссионки. Теперь они вместе с Игнатием терпеливо ожидали Зинаиду, чтобы водрузить все на прежние места. У Плюха же были и собственные мотивы.

– Ну сколько можно работать? – недовольно встретил он ее у порога. – Проходи, ждем тебя, ждем…

– А у нас сегодня ужина нет! – тут же мстительно сообщила Юлька. – Я не успела приготовить борщ, поэтому придется довольствоваться только мантами!

У Зинаиды от одного только этого слова желудок в животе принялся радостно кувыркаться.

– Это ваш мужчина принес, – объяснила Юля, поджав пухлые губки. – Хотя я лично считаю, что нам надо крепче внедрять нашу русскую кухню.

– А я лично приветствую все национальности, – слабо возразил Игорек. – И потом, любимая, борщ – это украинская кухня. А русская кухня – это щи.

– Щи? – перекосилась Юлька. – Ну, тогда я тоже за национальную. Давайте, варите свои манты, Игнатий Олегович.

Но Игнатий Олегович в данный момент руководил перетаскиванием кроватей.

– Игорь, ты не за тот угол берешься! Ну чего ты, не понимаешь? Смотри… Игорь, хватайся! Так-так… ну куда тебя!..

После того как кровати были водружены на прежние места, Юлька с Игорем немедленно накидали мантов в тарелку и убежали к себе в комнату смотреть телевизор на собственном ложе, а заодно и уплетать редкое для Юлькиного меню блюдо. Корытская с Игнатием степенно ужинали на кухне. У Зинаиды не было стойкого опыта поглощения мантов, поэтому сейчас, перед лицом любимого мужчины, она старалась не ударить в грязь лицом – как можно дальше оттопыривала кривоватый мизинец и широко растягивала рот.

– Ну, и почему ты меня не спрашиваешь, как я познакомился с Вадимом? – нетерпеливо спросил Плюх.

– И как? – на минуту отвлеклась от мантов Зинаида.

– Глупый вопрос, лучше не спрашивай, – махнул рукой рассказчик. – Все, как я и говорил: знает, но молчит. Наверняка чего-то боится. Повторяет одно и то же – стоял на остановке, подошли сзади, чем-то ударили, потом ничего не видел, ничего не помню, никого описать не могу. Я это все уже от тебя слышал.

Зинаида тоже поторопилась поделиться новостями:

– А я сегодня…

– И ведь понимаешь, я же вижу, что он не хочет говорить! – расстраивался Плюх. – Хотя знает больше.

– Ага, а я…

– И самое главное – не настолько он больной, как хочет показаться. Во всяком случае, дверь он мне открыл сам. Не знаю, кого уж хотел встретить. А как только узнал, что я врач, да по просьбе матери, тут же в такого больного превратился, ты бы видела!