– Не справлюсь. – Павлу, конечно, льстило доверие, но…

– Справишься. У тебя нет комплексов. В твоем распоряжении знания и опыт, накопленные учеными корпорации!

– А какие комплексы? – удивился Стременков.

– Специалистов нужного профиля осталось лишь двое, – объяснил Роман Степанович. – Оба хорошие ученые, но их взгляд на технологии, пока непостижимые для человеческого разума, скован, ограничен рамками известных исследований, существующих теорий. Уверен, они станут осторожничать, ходить вокруг да около, а нам необходим результат! И как можно быстрее!

– Хорошо, попробую. – Павел выглядел растерянным, но Малехов интуитивно подчеркнул главное – он не боялся. Непостижимость конструкции установок стасиса, да и сам факт предполагаемых манипуляций со временем не вызывали у него панического страха.

– Родион, что скажешь?

– Я-то не против. Хотя вопросов много. Для организации обороны потребуется техника и люди!

– Ну, с людьми у тебя проблем не возникнет. Многие проявили себя в боях при зачистке отсеков корабля. К тому же не забывай: они ученые, с их помощью ты сможешь разобраться в устройстве плазмогенераторов и лазерных излучателей крейсера!

– А управлять ими? – спросил Егор.

– Понимаю твое беспокойство. Но мы тебя не бросим один на один с чужим кораблем! Учитывая неудачные имплантации, я бы сейчас сделал ставку на разработку кибернетических устройств, которыми мы продублируем наиболее важные хондийские системы. Обещаю: скоро нам станет значительно легче! Ну, как?! Принимаете назначения?

– Мне деваться некуда, – хмуро ответил Бестужев.

Родион кивнул, Павел тоже. Выбора все равно нет. Да и идея возрождения техносферы выглядела многообещающей.

«Малехов чем-то неуловимо стал похож на Русанова», – подумал Егор, заметив в глазах Романа Степановича азартный, торжествующий блеск.

* * *

На практике все происходило намного тяжелее и медленнее, чем предрекал Малехов.

Исследования установок стасиса продвигались трудно, и Егор по-прежнему оставался один на один с подсистемами чужого корабля.

Внутри хондийского крейсера царил теплый сумрак, рев бушующей стихии глох за толстой обшивкой, сюда не проникала вода, лишь частые камнепады давали знать о себе сериями коротких вибраций.

Повсюду виднелись следы затянувшейся реконструкции. По стенам замысловато изгибающихся коридоров были протянуты кабели, вместо кожистых мембран доступ в некоторые отсеки преграждали двери из металлопластика. Люди задались целью превратить чуждый объект в гибридное сооружение, но острая нехватка оборудования и материалов существенно замедляла процесс.

С хондийскими системами пришлось смириться. Они доминировали. Под сводами помещений пульсировали, издавая сиплые звуки, бионические устройства жизнеобеспечения, на первый взгляд отвратительные, похожие на внутренности, но эффективные и пока незаменимые. Корабль дышал, но каждый его вздох так или иначе контролировал Егор Бестужев.

Он изменился, осунулся, стал еще более нелюдимым, чем прежде.

Перемены его не радовали. Постепенно налаживающаяся жизнь проходила мимо, он наблюдал ее лишь краешком сознания.

Люди сторонились Бестужева, хотя многие даже не подозревали, как именно он контролирует подсистемы хондийского крейсера.

– Что со мной не так? – однажды спросил Егор у Родьки.

– Выражение лица, – прямо ответил Бутов.

Бестужев подошел к тактическому комплексу, поймал свое отражение в глубине погашенного экрана.

Худой. Небритый. Не выспавшийся. Что здесь такого? Земляне выглядят не лучше, после длительного криогенного сна и тягот, перенесенных в убежище, они все еще измождены, остролицы, нервны.

– Не красавец, конечно, но чего пугаться-то? – Он провел ладонью по многодневной щетине на подбородке.

– Выражение лица, – повторил Родион.

Бестужев хмыкнул.

– Ты себя со стороны не видишь. Лицо, как маска.

– Серьезно?

– Мимики нет. Взгляд тяжелый. Тут любой посторонится, дорогу уступит, – Бутов подключил к датчикам крейсера только что доставленный из ремонтных мастерских кибернетический комплекс, взглянул на оживший экран, запустил программу тестирования. – Ходишь, как призрак, вечно в себе, меня и то через раз замечаешь.

Бестужев мгновенно разозлился.

– Я контролирую систему жизнеобеспечения, не забыл?!

– Не психуй. Помню, – Бутов развернул кресло. – Жить начинай, Егор, – посоветовал он. – Хондийских рабочих мы для чего пощадили? Ты слишком много на себя взвалил! Им ведь заданы параметры? Они выполняют твои приказы?

– Да.

– Вот и не загружайся. К Насте зайди. Она постоянно о тебе спрашивает.

«Он тоже ничего не понимает», – устало, уже без злобы подумал Егор.

Хондийский крейсер огромен и сложен. Пятьсот человек словно растворились в нем. Каюты экипажа удалось расположить компактно, а вот рабочие места разбросаны по разным помещениям, многие, добираясь до своих лабораторий, проделывают путь в несколько километров по извилистым, переплетающимся коридорам. И все «обжитые» отсеки приходится контролировать, проверять ежесуточно!

«Не загружайся…» – слова Родиона прозвучали, как злая насмешка! Егор с трудом удержался, чтобы снова не вспылить.

– Как Паша? – он сменил тему в попытке сохранить самообладание.

– С головой в исследованиях, – Бутов, видимо, пошутил, намекая на явные злоупотребления прямым нейросенсорным контактом. – Я, кстати, вчера вечером к тебе заходил, но не застал. Почему ты перестал рисовать, Егор?

– Пойду я, – неуклюжее участие Родиона выводило из себя.

– Эй, ну подожди!

Живая мембрана чавкнула за спиной Бестужева.

Оказавшись в коридоре, он прислонился к бугристой стене, часто и тяжело дыша.

Вспышки ненависти обычно заканчивались отвращением к самому себе, дрожью, липким потом, чувством бессилия.

Стена едва заметно пульсировала. Она источала сложный, но неуловимый для обычного человеческого обоняния букет запахов, несущий вполне определенную информацию.

Корабль жил. Жил самостоятельно, воспринимая людей, как букашек, забравшихся в его чрево. Родька ничего не понимает! Никто не понимает! Ни шлюзы, ни фильтры, ни датчики не помогут, если крейсер вдруг решит избавиться от чуждых биологических форм! Егор отчетливо представлял, как именно все может произойти.

«Я, пожалуй, выживу», – приступ иного мировоззрения медленно отпускал.

Стена вдруг начала вспучиваться. На поверхности выступили капельки жидкости.

Егор боролся несколько секунд, затем не выдержал, метнулся взглядом по сторонам.