— Что ж. Тогда подождём, — кивнул я.

— Есть ещё один момент, о котором тебе следует знать, — сказал Даниил.

— Слушаю внимательно.

Разведчик вздохнул, снова подвинулся к столу и опёрся на него ладонями.

— Руководство не в восторге, что тебя удалось оставить в разведке, — сказал он, — и им не нравится вся эта религиозная шумиха вокруг твоей персоны.

— Их можно понять, — я пожал плечами.

— Понять-то можно, — согласился Даниил, — но ты будь готов к разным неожиданностям.

Как офицеру мне выделили отдельную комнату. Это был угловой закуток, на пятом этаже семиэтажного здания без лифтов. Дом — простая бетонная коробка. Никаких излишеств или украшательств. Душевая находилась на этаже, одна на двенадцать комнат. Подобие кухни — там же. Но всё равно, сама возможность закрыть за собой дверь, побыть в одиночестве мне показалась невероятной роскошью. В более молодом возрасте казарменные условия переносились значительно легче, чем сейчас.

Нездоровый ажиотаж вокруг моей персоны медленно затухал: спасибо контрразведчикам и разведуправлению.

Как-то вечером зашёл Слава — боец, который первым нашёл меня в лесу. Он долго мялся прежде, чем постучать в дверь. Я слышал, что за дверью кто-то стоит, и уже решил было, что какой-то диверсант с той стороны меня вычислил, поэтому неслышно поднялся с кровати и взял в руки увесистый том по баллистике. Но тут раздался осторожный стук.

— Добрый вечер, господин старший лейтенант! — сказал Слава, кивнув и вытянувшись по струнке.

— Привет, — ответил я, протягивая руку, — давай без этого.

— Спасибо, — кивнул он, отвечая на рукопожатие.

— Ну проходи, что ли, — ответил я, отступая внутрь комнаты.

— Да, да, сейчас, — замешкался Слава.

Это мгновение меня спасло. Я был расслаблен и настроен на долгий разговор со старым знакомым. Но его тон заставил пробудиться мои инстинкты.

Я прикрыл голову книгой и рванулся к двери. Как выяснилось — вовремя. В книгу ударило что-то увесистое. Отбросив её в сторону, я массой сбил с ног Славу, повалил на пол и придавил коленом челюсть. Отчего-то в этот момент я испытал лёгкое чувство дежа-вю.

Слава пытался сопротивляться, но потом как-то расслабился. Начал прерывисто дышать, будто собираясь разрыдаться.

— Ты чего творишь? — спросил я, чуть ослабив хватку.

Слава не ответил. Я поглядел на книгу, которая упала на кровать. Из неё торчала рукоятка боевого стилета.

— Надо было самому, по горлу… — сдавленно прохрипел Слава.

— Да что с тобой не так? — я перехватил его руки так, чтобы держать обе кисти за спиной одной своей рукой. Другой я выдернул из форменных брюк ремень.

— Сам… — Слава самым натуральным образом всхлипнул, — сам нашёл ведь… знал бы… почему там шею не свернул, а?..

Я тщательно связал ему руки за спиной. Поднялся, отряхнулся.

— Объяснись, — сказал я, — один раз прошу.

— Да пошёл ты! — с ненавистью выдохнул Слава. И его снова задушили рыдания.

Это было настолько необычно, что я простоял около минуты возле корчащегося на полу, рыдающего бойца. И только потом потопал в коридор, к ближайшему телефону, чтобы вызвать военную полицию.

Полицейский лейтенант дописал протокол и дал мне лист на ознакомление. Я вчитался в текст, написанный правильным убористым почерком. Всё было корректно: я не видел смысла ничего утаивать в этой ситуации. Поэтому со спокойным сердцем поставил свой автограф. Который, конечно же, пришлось изменить — чтобы не объяснять потом в управлении контрразведки, что такое «фамилия».

— У вас повреждений нет? — спросил лейтенант.

— Что? — автоматически переспросил я.

— Телесные повреждения. Есть или нет? Это отмечается в отдельной форме.

— Нет-нет, — я покачал головой, — ничего нет.

— Вы в хорошей форме, — одобрительно кивнул офицер, — у таких, как он, обычно силы удесятеряются. Так говорят.

— У каких-таки?

— Ну… — офицер неопределённо пожал плечами, и постучал себя по лбу, — когда с кукухой проблемы.

— А, — ответил я.

— Да, так бывает, — кивнул он, — поэтому мой вам хороший совет: не встревайте во все эти религиозные вещи. Девять из десяти психов едут на этой теме. А в вашем случае много чего совпало, что вызвало обострение. Если хотите — я рекомендую вашему руководству перевести вас под охраняемое расположение.

— Нет-нет, — я энергично помотал головой, — если можно, давайте без этого обойдёмся.

— Если вам интересно, напавший на вас был ярким представителем обирэлитской ереси. Мы сигнализировали контрразведке, но… — полицейский вздохнул, — как обычно всё, в общем.

— Ясно, — кивнул я.

— Насильно вас никто не переселит. Угроза убийством — всё же достаточно редкое и экзотическое явление. Но вы будьте осторожны. Судя по документам, вам ещё не приходилось умирать. Не стоит открывать этот счёт таким образом. Не доставляйте удовольствия психам.

— Я… постараюсь, — пообещал я.

— Вот и отлично! — офицер протянул руку, — вас вызовут на комиссию, если понадобятся показания.

— Всего доброго, — я ответил на пожатие.

Была глубокая ночь. Освещение не работало: разведка доложила о возможных налётах авиации, поэтому администрация приняла решение о введение режима светомаскировки.

Улицы опустели: комендантский час. У меня, конечно, был пропуск от военной полиции, но всё равно я старался идти как можно тише и держаться незаметно. Будто был диверсантом на собственной территории.

Впрочем, на собственной ли?

Наблюдая за сторонами, я не мог твёрдо для себя сказать, что принадлежу той, на которую меня вынесло подземелье. Да, я не убил «пленного». Да, я прошёл тесты. Но, в конце концов, они были довольно примитивными, а нас учили обходить такие вещи… что, если я их обошёл, но не могу самому себе признаться в этом?..

Михалыч оказался на той стороне. Воин со стажем. Прошёл через многие передряги. Держал оборону там, где было жарко. Был безжалостен к врагам. А Женька вот оказался на этой… где эта грань на самом деле?..

Я с тоской поглядел на ломаный горизонт, заставленный тёмными громадами домов в центре города. Они напоминали могильные плиты. Вдруг подумалось, что весь притихший город похож на огромное тёмное кладбище. А ведь, если вдуматься, он им и был. Изнанка большой братской могилы, воинского захоронения.

В какой-то момент я вдруг понял, что остро скучаю по вольностям, которые есть на другой стороне. Кафешки. Алкоголь. Другие развлечения. Почему этого тут так мало? В нормальной войне это можно было бы объяснить: народ сосредоточился, все остальное после победы. Но тут ведь они живут этим! Впрочем, может, это как раз и есть ответ…