Своих намерений пристроить сестру Милка не оставляла, пока та, ко всеобщему удивлению, не взяла свою судьбу в собственные руки. Уволившись из фирмочки, где подавала кофе немногочисленным сотрудникам и следила, чтобы в туалете всегда была бумага для известной надобности, Ольга вдруг подалась в официантки, и не куда-нибудь, а в ночной клуб «Бордо», который, по мнению граждан, мало чем отличался от борделя. Эмма Григорьевна пила капли, а Милка орала так, что я, как раз в тот момент приблизившись к их дому, слышала эти вопли, стоя во дворе. Само собой, я сочла за благо смыться и о причине семейного праздника узнала позднее. Капли и вопли привели вовсе не к тому результату, на который рассчитывали: Ольга не только осталась работать в «Бордо», но в тот же день покинула родственников и сняла квартиру на пару с двумя девицами, которые исполняли в клубе танцы у шеста.

– Вот уж подходящая компания, – свирепела Милка и собиралась проклясть сестру, но довольно быстро передумала. Встречи их в то время заканчивались громкими ссорами, то есть громкими они были благодаря моей подруге, которая все еще надеялась вразумить сестрицу. Та, повесив голову, покорно вздыхала и, подозреваю, мало что слышала из Милкиных увещеваний.

– Оставь ее в покое, – как-то посоветовала я, испытывая к Ольге нечто вроде симпатии. Может, бордель и не самое подходящее место, но человек рожден быть свободным, по крайней мере, мне это не раз внушали в школе, и идея мне приглянулась, оттого, должно быть, я в нее и поверила. Заслышав от меня подобное предложение, Милка пошла пятнами.

– Спятила, да? Она ж один в один мамаша. Та родила неизвестно от кого, и эта непременно отправится проторенной дорогой. Я для чего ей мужа искала? Сама она его ни в жизнь не найдет, зато свяжется с каким-нибудь козлом, который ее трахнет, в душу нагадит и смоется. А мне ей сопли вытирать.

Как это ни печально, Милкины прогнозы оказались верными. За два года Ольга пережила три романа, два из которых закончились абортами, последний на приличном сроке. Милка замучилась с чужими соплями, и лишь убежденность в том, что она, как всегда, оказалась права, придавала ей силы. Ольга покинула клуб, вернулась к тетке и вновь стала заваривать кофе в ничем не примечательной фирме. Но радовалась Милка недолго. Через несколько месяцев Ольга покинула их с чемоданом, в котором уместилось все самое необходимое, оставив родне записку: «Уехала в Иваново, буду звонить». Эмма Григорьевна вновь пила капли, а Милка вознамерилась сломя голову лететь в Иваново, чтоб «убить эту дуру», но, на счастье, не знала, где «дуру» следует искать. Та звонила регулярно, но о своем точном местонахождении предусмотрительно помалкивала.

– Ну что ей делать в Иванове? – бушевала Милка. – Там своих дур девать некуда.

В славный «город невест» мы с ней все-таки съездили. Я согласилась сопровождать подругу, опасаясь, что, если отпущу ее одну, она даст волю своему темпераменту, и о ее визите там начнут слагать легенды. Скажу сразу, поездка успехом не увенчалась. Ольгу мы не нашли, в городе она жила без регистрации, что в общем-то не удивило. В наше время на такие вещи особого внимания не обращают.

– Я ожидаю самого худшего, – честно предупредила Милка, когда мы возвращались в родной город.

Не знаю, что она имела в виду, но через пять месяцев Ольга вернулась к матери с ребенком на руках, прелестной дочкой, которую назвала Светланой.

– Ну, что я говорила? – качала головой Милка. – О папаше ни слуху ни духу, об алиментах можно забыть.

Как ни старалась Милка узнать, кто отец ребенка и чем занималась пять месяцев ее сестра, ничего не вышло. Ольга по обыкновению, свесив голову, молчала, время от времени вздыхая. Милка, добрая душа, вознамерилась поселить ее у себя, то есть у Эммы Григорьевны, чтобы «рядом с ребенком были нормальные люди и дурь по наследству не передавалась». Но Ольга ответила решительным отказом. В своем ребенке она души не чаяла, мать ей помогала, как могла, и семейство можно быль назвать вполне счастливым. По выходным, если у Милки выдавался свободный день, Ольга с дочкой приезжала в наш город, втроем они отправлялись то в зоопарк, то в кукольный театр. Милка давно уже успокоилась и решила, что нет худа без добра.

– Никого путного все равно бы не нашла, а чем с алкашом мучиться, лучше уж одной, – вынесла она вердикт, но время от времени все-таки задавалась вопросом: – Кого она там подобрала, в этом Иванове?

Однажды я, устав от ее затяжных монологов, заявила с некоторой долей язвительности:

– Какое, на хрен, Иваново? Твоя племянница что, пятимесячной родилась?

Это повергло Милку в долгие раздумья.

– А ведь точно, – сказала она, придя в себя. – Ребенок абсолютно нормальный, то есть родился вовремя. Я медицинскую карточку видела, когда ее на прививку возила. Так зачем она в Иваново поперлась?

– Должно быть, не хотела, чтобы кто-то узнал раньше времени о ее интересном положении.

– Думаешь, она от этого козла пряталась? Он был против, а она хотела сохранить ребенка? Что ж за гад такой? Пока она у нас жила, у нее вроде никого не было… И что ты по этому поводу думаешь?

– А на фига мне думать? – искренне удивилась я, а Милка кивнула:

– Знаешь, что я тебе скажу? Она туда уехала для того, чтоб никто ничего не знал. Ага. Собиралась родить и оставить ребенка в роддоме. Но потом… не смогла. Она хоть и дура, но человек хороший.

Это было похоже на правду, по крайней мере, объясняло внезапность отъезда Ольги в другой город и нежелание видеться с родней. К тому моменту вся эта история мне успела здорово надоесть, тем более что, по большому счету, закончилась она хорошо: у Ольги и ее матери появился смысл в жизни (которого, кстати, нет у меня), а Милка могла себя поздравить, что, как всегда, оказалась права.

Мои размышления были прерваны Эммой Григорьевной.

– Фенечка, притормози, что-то мне нехорошо.

Я остановилась, Эмма Григорьевна немного прошлась, обмахиваясь платочком. Движение на дороге особо оживленным не назовешь, и все-таки я забеспокоилась, оттого и присоединилась к ней. Эмма Григорьевна, обняв меня, положила голову мне на плечо и прошептала:

– Не дай бог, Фенечка, пережить собственных детей. Врагу не пожелаешь. За что нам с сестрой такое? У нее хоть внучка осталась, а у меня…

Кое-как успокоив женщину, я повела ее к машине.

Через двадцать минут мы въехали в ничем не примечательный райцентр. Обветшалые дома, построенные еще в середине прошлого века, сменили многоэтажки, площадь с памятником Ленину, напротив дом с колоннами, с развевающимся на ветру трехцветным флагом. Восемьдесят тысяч жителей, две фабрики, хлебозавод. Вот, пожалуй, все, что я знала об этом городе. Поселок Красноармейский находился километрах в десяти западнее. Дорога шла через лес. Сразу за поселком река, мост отсутствовал, поселок оказался конечной точкой маршрута, может, по этой причине за дорогой здесь особо не следили, решив, что и так хороша. Сплошные рытвины, кое-как засыпанные щебенкой. Нас то и дело подбрасывало на очередной колдобине, и это направило мысли Эммы Григорьевны с собственных горестей на проблемы государственные. Она начала сетовать на бесхозяйственность и никчемность местных властей.