Не очень хорошо помню, что было дальше, но помню, что мы пошли во двор посмотреть на съемку. Снималась сцена сведения счетов между двумя какими-то типами, которые то и дело принимались колошматить друг друга молотками и были все в кровище, ну, то есть, в красной краске, конечно. Захватывающее зрелище.

Естественно, назавтра я проснулась никакая, с адской головной болью. Пришлось немедленно проглотить две таблетки D-антальвика — иначе было не расставить по местам нейроны. Только после этого я поняла, что kum, эта моя вечная обуза, провел ночь в изножье нашей постели.

Новость распространилась с быстротой молнии: Ален попробовался в фильме Неллы Бибица на большую роль!

— A star is born…[61] — с важным видом объявила Клеопатра в Товариществе Капиталистического Производства.

Удивительным образом это повысило наши ставки, теперь мы сможем, говорит она, одним ударом убить двух зайцев. Она уже начинает вести с Большим Боссом сложные интриги… Выходит, один только факт, что Ален будет сниматься в Черногории (если это вообще не знак судьбы!), обещает сильно облегчить нам задачу производства собственного фильма со спонсорским участием почетного президента Черногории, естественно, при условии, что за камеру встанет брат этого самого почетного президента. А стало быть, нужно соблюдать определенную стратегию, а главное — подчеркиваю: главное! — основательно освежить и активизировать наш медиа-образ, поставив, естественно, Алена — a star is born — на первый план. Клеопатра тут же звонит Снежане с телевидения КГБ, будоражит журналистов «Данаса», «Diaca» и «Политики», а Большой Босс в это время, пользуясь возможностью double-connect call,[62] уточняет дальнейшую стратегию с Мирославом и Фредди Крюгером, который нашел потрясающего спонсора в Силиконовой долине, и тот уже готов выложить несколько миллионов долларов.

В результате Ален в тот же день объявляет перед камерами телевидения КГБ о том, что приглашен на большую роль в фильме с Джереми Айронсом, не забывая рассказать и о своем собственном проекте — поставить фильм о Хеди Ламарр. Причем, оказывается, он намерен не только поставить этот фильм, но и сыграть в нем, — а почему бы и нет, ведь в Сербии возможно все?.. Только Клотильда Фужерон с канала «Arte» и не понимает, что у нас здесь происходит: зудит и зудит своим гнусавым голосом в мой мобильник, дескать, ее очень беспокоит запоздание с монтажом «Золотой трубы», это серьезно, серьезно, серьезно, да чем мы там занимаемся, да мы же выпадем из сетки программного вещания, и ля-ля-ля, и та-та-та… Прибавляя еще теперь, что ей совершенно, совершенно непонятна вся эта болтовня насчет полнометражки с Джереми Айронсом. Хм… я тоже не очень-то секу, что тут происходит, но у меня есть замечательная способность расслабляться и приспосабливаться к любым обстоятельствам, посмотрим, куда это нас заведет надо просто научиться плыть по течению, следовать за событиями, вот и все. И я мурлычу: никаких проблем, никаких проблем…

Потом в ТКП является Стана. Она является со студии «Авала-фильм». Выглядит жутко: огромные синяки под глазами, на виске бьется синяя жилка, челюсти стиснуты, дышит тяжело, а стоит ей приоткрыть рот — сразу становится понятно, что она в бешенстве.

Я осторожно пробую выяснить, что произошло.

— Никаких эпизодических ррролей! Я хочу большую ррроль! Ангелина обещала мне большую ррроль, и мне не надо маленьких! Я не шлюха! Ррразве я похожа на шлюху? Нет. Ну и я хочу большую ррроль, вот.

В общем, дело было так. Она отправилась на студию, чтобы заполучить наконец сценарий «Милены» и посмотреть, какие там роли еще остались не занятыми. Но Марко снова увильнул под каким-то предлогом, нет у него сценария, нет сценария, и всё тут. А уже уходя, она наткнулась в коридоре на Ангелину, изругала ее последними словами и велела признать, что та соврала, но Ангелина упорствовала в своей лжи и заверяла, что Стана получит большую роль.

— Большую роль, это точно, ты наверняка получишь большую роль!

И как Стана на нее ни нападала, просто как бешеная нападала, Ангелина твердила свое и врала, врала, врала. Ну, врала Ангелина, так она же к Стане на самом деле так хорошо относится, и так хочет сделать ей приятное, и с удовольствием дала бы ей большую роль, вот только не от нее это зависит…

— Говорррит: я тебе ее дам, не сомневайся!

Но ведь она ничего не решает, эта Ангелина, решает вовсе не она, и в конце концов Стана превратилась в палача, и начала уже просто требовать, и орать, и та тоже заорала, и сначала Стана довела Ангелину до слез, потом обе зарыдали, а потом Ангелина, уже совсем сломленная, упала в обморок… Получился скандал, вот что получилось, и Стану вышвырнули со студии, парни из охраны прямо взяли и вышвырнули. «Выкинули за дверррь как последнюю дрррянь, как полное ничтожество!» С самого начала эта Ангелина, эта дура Ангелина, желая добра, не спорю, не хотела сказать ей правды, но ведь только потому, что, даже этого не осознавая, сама железно верила в то, что говорила. Эти немыслимые, неосуществимые, все более с каждым разом неосуществимые обещания, это постоянное вранье, в которое они сами верят, — обычное дело в Сербии, мерзкая привычка, унаследованная, думаю, от прошлого, от эры Милошевича, от времен блокады, просто надо было как-то выживать в стране без будущего, пояснил бы Владан, выругавшись.

— Это научит ее, как вешать лапшу на уши, — отчеканила Стана. — Так ей и надо, получила по заслугам.

Стана на пределе, хотя и выпускает очередь за очередью. Она все время на пределе — с того дня, когда умер ее отец, ее любименький папуля, единственный мужчина ее жизни. Она была для него маленькой принцессой, он для нее — ангелом-хранителем. Отец Станы умер от внутрибольничной инфекции в белградской больнице в период эмбарго. Его унес не рак, которым он болел, нет, причиной его смерти стал гнусный микроб. Беда в том, что не было денег, что мать упрямилась, желая лечить его только в Сербии, беда была в войне, в том, что не везло, бедой была жизнь, которая так нелепо устроена.

Квартиру в старом белградском квартале Скадарлия, где издавна селилась богема, Стана делила с матерью и сестрой. После смерти отца атмосфера стала накаляться, прежде всего потому, что с матерью ладить было трудно — чересчур та была жертвенна, постоянно о чем-то умалчивала, чего-то недоговаривала, да и Стану не особо жаловала, только один отец обожал живую и красивую дочку, от которой веяло безотчетной свободой. Но все-таки чета дружно из кожи вон лезла, чтобы отправить Стану в Париж учиться археологии.