На других полках стояли готовые творения. Странные вещи, от которых жутко веяло смертью и бренностью и которые в то же время как будто дышали мистической, непостижимой жизнью.

У окна стояли единственные предметы мебели, которые Кристина не сожгла: стол и стул. Тут она сидела темными вечерами и работала. Потом она сползала на пол, в гнездо из одеял и подушек. Перед сном Кристина думала о байдарке, ложе которой находилось совсем рядом. Завернутая в брезент байдарка дремала по другую сторону стены и делилась с Кристиной снами о лете, море и птицах.

Майя вернулась за две недели до конца летних каникул, за две недели до того, как папа должен был забрать меня домой в Гётеборг, за две недели до того, как мне предстояло пойти в гимназию — в совершенно новую школу, с новыми одноклассниками. Гаттманы возвращались в Стокгольм. Теперь, когда они вновь обрели Майю, все, казалось, должно было вернуться на круги своя.

Но получилось не совсем так. Кое-что изменилось. Гаттманы, раньше относившиеся к Майе как к центру семьи, теперь словно бы сторонились ее. Они смотрели на нее с недоверием и даже прикасались к ней как-то иначе, более осторожно. А она все равно оставалась абсолютно такой же Майей. Иногда мне казалось, что именно отсутствие в ней каких-либо перемен и эта пугающая неуязвимость как будто бы накрывали ее стеклянным колпаком и незримо, но отчетливо отделяли ее от остальных членов семьи.

Майя по-прежнему неотступно следовала за нами с Анн-Мари, куда бы мы ни шли, и у меня сложилось впечатление, что Анн-Мари это стало раздражать еще больше, но вместе с тем она обращалась с Майей приветливее, чем раньше. Обычно Анн-Мари позволяла сестренке ходить за нами, но в те редкие разы, когда она все же просила Майю оставить нас в покое, она больше не отдавала ей резких команд, а мягко и обстоятельно объясняла причины.

Однажды вечером я стала свидетелем того, как Майя увязалась за Оке, когда тот шел от машины к писательскому домику с ящиком купленного в городе вина. Майя следовала за ним по пятам. Когда он останавливался, девочка тоже останавливалась. Они смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Он пошел быстрее, но Майя не отставала ни на шаг. Последний отрезок пути Оке, с тяжелым ящиком на руках, уже бежал бегом. Ему удалось открыть дверь локтем. Прежде чем проскользнуть внутрь и захлопнуть дверь, он бросил через плечо быстрый взгляд на Майю. Я только на миг увидела лицо Оке, но это выражение я не забуду никогда. Он явно боялся ее.

Карин кормила малышку и заботилась о ней, но ее бесплодные проявления нежности прекратились. Она лишь иногда мимоходом гладила девочку по черным блестящим волосам.

Раньше, когда мы по вечерам болтали в гостиной, кто-нибудь частенько брал Майю на колени. Она не сопротивлялась, а сидела, откинувшись этому человеку на грудь, словно на спинку удобного кресла, а если ему требовалось встать, с готовностью переползала на другие колени. Теперь же она сидела сама по себе, на бело-синем диване, и с обеих сторон от нее оставалось небольшое пустое пространство.

Майя была словно звереныш, которого человек подержал, а потом вернул матери. Мы побаивались ее, точно от нее исходил запах чужого племени.

Ей подарили темные очки в розовой пластмассовой оправе. Йенс купил их на бензоколонке. Очки были, естественно, паршивого качества, одно из пластмассовых стекол почти сразу же вывалилось, и его так и не удалось как следует закрепить. Но Майе очки очень понравились, и она носила их ежедневно, в любую погоду, на улице и дома. Правый глаз закрывало темное стекло, а левый, наоборот, сверкал в ярко-розовом круге, и выглядело это весьма странно.

Если Майя и обижалась на отчужденное отношение семьи, то проявляла она это так же невыразительно, как и любые другие чувства. Обычно она сидела в углу дивана в темных очках с одним глазом и рисовала свои крылатые фигурки.

Когда я говорю, что Майя не изменилась, это не совсем верно. Одно изменение все-таки произошло, а я чуть о нем не забыла. Возможно, ничего нового в этом не было, просто мы, чисто случайно, обратили на это внимание только через несколько дней после возвращения Майи.

Мы — Анн-Мари, Майя, Йенс и я — пошли на пляж купаться. Майя сидела нагишом на песке с ведерком и лопаткой, а мы, один за другим, нырнули с мостков, перевернулись на спину и стали разговаривать, перебирая в воде ногами. Мы периодически поглядывали на берег, чтобы не выпускать Майю из виду. Вдруг она бросила лопатку, выбежала на мостки и прыгнула. Она плюхнулась в воду на глубоком месте в нескольких метрах от нас, на мгновение скрылась под водой, но ее черная голова почти сразу же снова показалась на поверхности. Двигаясь резко и неуклюже, Майя проплыла по глубокому месту, миновала нас и двинулась к берегу. Она выбралась из воды, села на корточки и продолжила копаться в песке, а с ее хвостиков капала вода. Все это произошло настолько быстро, что мы и опомниться не успели.

— Она спрыгнула с мостков. И поплыла, — с удивлением сказала я.

Раньше никто не видел, чтобы Майя плавала.

— Ну, поплыла — это громко сказано. Она скорее просто барахталась, — возразил Йенс.

Пока мы стояли на пляже у самой воды и обсуждали происшедшее, Майя встала, выбежала на мостки и, прежде чем мы успели ее задержать, повторила все еще раз. Спрыгнула с мостков и своим странным стилем выплыла обратно на берег. Потом Майя стала прыгать в воду каждый раз, когда мы ходили купаться, и все привыкли.

Дело было после обеда, в один из жарких дней. Мы с Анн-Мари лежали на кроватях и болтали. В мансарде вновь царил порядок, а в кувшине на секретере стояли свежие цветы. Кровати находились на своих изначальных местах.

Анн-Мари только что вымыла свои длинные волосы, расчесала их, и они шелковым занавесом ниспадали на ее обнаженные плечи. Она снова загорела, ее рот сверкал блеском для губ, и от нее приятно пахло дезодорантом. Было почти невозможно представить, что две недели назад она лежала, прижавшись ко мне, потная, с немытыми, растрепанными волосами и ночи напролет плакала, уткнувшись мне в шею.

Комиксы исчезли. Я думала, что Карин их выбросила, поскольку они были слишком липкими и рваными, чтобы читать их с удовольствием, да и вообще они не принадлежали к той литературе, которой увлекалось семейство Гаттманов. Комиксы всегда лежали мертвым грузом в углу под лестницей и извлекались оттуда, только когда не было сил на что-либо более серьезное, например, когда болел кто-нибудь из детей или шли затяжные дожди. Я до сих пор помню истории из этих комиксов. Клетки с черно-белыми картинками на темном фоне и неожиданное развитие сюжета. Мужчины с угловатыми скулами и женщины с большими бюстами. Тени небоскребов над узкими закоулками и полумрак джунглей. Мир во тьме. Я не читала такого рода журналов ни до, ни после, и когда они попадаются мне на глаза, у меня сразу возникает ассоциация с тем временем, когда пропадала Майя.