– Еще вы сказали, что хотели пить, – добавляет Микки, выслушавший все это еще несколько часов назад, потому что Воорт позвонил ему из Чикаго сразу же после разговора с Джилл Таун.

– Не будь я врачом, подумала бы, что это грипп. У меня на работе заболела помощница.

– Почему вы решили, что это не грипп?

Она криво усмехается.

– Из-за вас. В тот день вы меня встревожили, хоть я и не показала этого. После вашего прихода я очень нервничала, думала о ваших «несчастных случаях». Наверное, поэтому, почувствовав себя плохо, я в каком-то уголке разума примеряла симптомы к другим видам недомогания. Головокружение и слабость. Туман в глазах. Боль в груди. Да, похоже на грипп, но еще похоже, – она прихлебывает горячий сидр, – на отравление оксидом углерода.

– Поэтому она проверила газовый камин, – заканчивает Микки. – И тот оказался включен.

– Я думал, что оксид углерода – это что-то автомобильное, – говорит Воорт.

– Это отработанный побочный продукт. – О химии Джилл Таун говорит явно спокойнее, чем о том, что кто-то пытался ее убить. – Он может также исходить из газовой плиты или даже из автоматической сушки для белья. Утечка выхлопных газов полностью заблокирована. Угарный газ просачивается. Обычно его даже нельзя почувствовать, а здесь, – она слабо, но как-то очень женственно машет правой рукой на разгром за пластиковой занавеской, – здесь все равно пахнет краской. Я никак не смогла бы что-то заметить.

– Как же вы узнали?

– Проверила сигнализатор. – Она кивает на белую пластмассовую коробочку на потолке, укрепленную рядом с датчиком дыма. – А батарейка вывалилась.

– Вы ее поправили? – спрашивает Микки.

– К тому времени у меня двоилось в глазах. Она куда-то закатилась.

– Батареечный убийца наносит новый удар, – хмыкает Микки.

– Это у вас такое чувство юмора? – кривится доктор Таун.

– А какое у меня чувство юмора? И разве у вас с ним проблемы?

– Могла батарейка выпасть сама? – вмешивается Воорт.

– Конечно.

– Значит, это мог бы быть настоящий несчастный случай.

– Вполне, – отвечает она.

Воорту хочется кричать от бессилия. Он привык иметь дело с явными насильственными действиями. Огнестрельные или колотые раны ужасны, но по крайней мере обычно с ними все ясно. Он, как специалист, может определить, что произошло и, как правило, почему. Жестокость этих действий – очевидное публичное проявление намерения, подтверждение конфликта между детективом и преступником. Грубое насилие – это в некотором смысле переход границы, вызов, признание, и обычно оно дает Воорту ощущение – пусть порой и обманчивое, – что в конечном счете он умнее убийцы и рано или поздно установит личность преступника.

Но такая спокойная злоба – нечто новое по масштабу, изощренности и коварству, с какими он до сих пор не встречался, работая в отделе сексуальных преступлений нью-йоркской полиции. Поэтому они втроем обходят квартиру, выясняя, что ничего не украдено, все вещи на своих местах. Лекарства в аптечке лежат точно так, как их оставила хозяйка. Чашки и тарелки в кухонном шкафу не сдвинуты ни на дюйм. На книгах немного пыли после дневного ремонта, и это означает, что их никто не трогал. Поскольку лифт открывается прямо в квартиру и открывать его надо своим ключом, понятно, что человек, разобравший датчик угарного газа, либо поднялся в квартиру вместе с рабочими, либо зашел с патио.

– Но здесь же тридцать этажей, – говорит Джилл Таун.

– А можно сюда забраться из соседнего пентхауса?

– Я знакома с соседом. Милейший человек.

– Я говорю не о нем. Я говорю об использовании его патио.

– Я так и поняла. Но его патио огорожено от соседнего дома колючей проволокой. Сам он на этой неделе в Англии. В его квартире никого нет, но у меня есть ключ от перегородки между нашими патио.

Она потягивается, словно устала, – совершенно естественное движение: руки раскинуты, спина выгнута, носки врозь, – но Воорта словно ударяет взрывной волной грубой чувственности. Ему часто приходилось слышать, что мужчины «раздевают женщин взглядом», но Воорт всегда считал это выражение неверным. Оно означает, что мужчина видит женщину, принимает осознанное решение представить ее обнаженной и потом мысленно срывает с нее одежду.

На самом же деле, при подобных обстоятельствах, женщина, которой мужчина любуется, просто видится ему обнаженной. Одежда кажется ему несущественной – просто реквизитом. Он видит нагое тело и реагирует соответственно – как реагирует сейчас Воорт.

– Давайте посмотрим, была ли перерезана проволока, – говорит он, скрывая сухость в горле, и направляется на балкон.

Доктор Таун отпирает ограду красного дерева, разделяющую два патио. В квартире соседа темно. Раздвижная дверь заперта. На соседней крыше горит огонек сигнализации, и при его свете они пробираются среди нагромождения белой садовой мебели и выходят к колючей проволоке с другой стороны.

– Все цело, – говорит Микки.

На раздвижной стеклянной двери в квартире Джилл отпечатков нет. Среди строительного мусора следов тоже нет. Приезжает круглосуточно работающий слесарь, меняет замок, а старый Воорт берет себе, чтобы потом отдать в полицейскую лабораторию и проверить, нет ли внутри цилиндра царапин, указывающих на взлом.

Слесарь уходит около часу ночи, и Джилл Таун спрашивает, хотят ли они поесть.

– Спасибо, не надо.

– Тогда почему у вас в животе бурчит? – хмыкает она. – У меня есть ростбиф, пикантная горчица, пикули и капустный салат из магазина деликатесов внизу. Все не слишком острое. Я умираю от голода.

Она, похоже, полностью пришла в себя и удаляется на кухню. Видимо, там находится автоматическое управление стереосистемой, потому что раздается тихая мелодия саксофона – знакомая Воорту джазовая композиция: «Блю лав» Райбека. Воорт восхищен ее стойкостью. Она возвращается, подпевая мелодии, раскладывает холодное мясо и закуски, ставит литровую бутылку коки и пару закрытых бутылок холодного пива «Сэм Адамс».

– Вы быстро оправились, – говорит Микки.

– Спасибо, – отвечает она, намазывая горчицу на ржаной хлеб, – но мне страшно. Просто я это скрываю. – И Воорту: – Что дальше?

– Думаю, вы знаете. – Он тянется за открывалкой. – Два дня назад в парке я задал вам вопрос. Вы так и не ответили.

– Это насчет пациентов?

– Насчет того, почему вас посещали некие типы из правительства и просили перестать что-то там делать.

Она откусывает кусочек бутерброда и кивает.

– Они хотели, чтобы я перестала лечить одного из моих пациентов, – говорит она, к удивлению Воорта. – Вот чего они хотели.

– Кого? – спрашивает Микки. – И почему?

– Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Абу бен Хусейн?