Однако, это тут так выглядело, где они проезжали сейчас, а где-то в других местах, наверное, происходило и нечто иное: один, другой, третий взрыв раскатился, но далеко, на другом конце города, наверное. Видимо, и здесь все шло не как-нибудь, но в соответствии с продуманным планом.

«Интересно все же, — подумал Милов, — люди-то что будут делать? Те, что еще вчера здесь работали? Разрушить до основания — работа простая, но ведь потом надо и строить что-то? Можно, конечно, и города разрушить, и всех на землю посадить — но ведь и тут профессионализм нужен, да и земли пустой нет, значит, надо ее отнимать у кого-то. Может быть, конечно, есть у них уже какой-нибудь теоретически изящный проект, который на практике, вернее всего, ничего не стоит… Нельзя ведь «назад к природе», можно только — вперед к ней… Ну, и что же ты думаешь, — спросил он сам себя, — ты один такой умный, а другие ничего не понимают? Ну ладно, есть, допустим фанатики вроде того же Растабелла, но ведь политики, как правило, фанатизмом не страдают — хотя порой оно и может показаться — на деле они всегда практики или же удерживаются недолго. Нет, не зря, видимо, тут сохраняются эти корпуса: пройдет немного времени и окажется, что надо их снова пускать — и будет это подано и воспринято как новая великая победа, а чтобы ощутимым был прогресс, кое-где улучшат очистку, а в других местах только сделают вид, что улучшили, а на деле все так и останется; просто другие люди окажутся у руководства, что и требовалось доказать. Но беда ведь в том, что избежать этого уже почти невозможно, а может быть — и совершенно уже невозможно. Потому что новая цивилизация действительно необходима, но никто разработкой хотя бы основ ее заниматься и не начинал даже, отделывались заклинаниями. Значит, должно было взорваться — и вот взорвалось. Но и у этих, судя по всему, никаких основ нет, иначе в сегодняшних речах хотя бы хвостик позитивной программы мелькнул, а его не было. И вернее всего, все просто пойдет по новому кругу. А впрочем…»

— Интересно, как теперь будут использоваться все эти корпуса? — спросил он вслух.

— Никак, — ответил Граве, не отводя глаз от дороги. — Их просто взорвут. Разве не слышите? Я потому поехал этой дорогой, что здесь это начнется позже.

— Почему вы думаете, что взорвут?

— Не думаю — знаю. Растабелл сказал.

— Я слышал его речь, но не помню…

— Это он мне сказал. Мне.

«Заговаривается? — подумал Милов. — Может, он все-таки…» — Громко же сказал:

— Ну, на все взрывчатки не хватит…

— Вы думаете? — равнодушно спросил Граве; так говорят просто чтобы не прерывать разговора, не более того.

— Да тут и думать нечего.

— Ну, почему же, — сказал Граве. — Думать всегда есть о чем, если человек умеет думать…

После этого разговор все же пригас. Город заканчивался, мимо проскальзывали унылые пустыри, где еще ничего не успели построить. Дальше пошли хилые, хворые рощицы, два или три раза машина по аккуратным, чистым мосткам проскочила над ручьями — вода их отблескивала радужной пленкой, и в эти ручейки кто-то что-то сбрасывал — дерьмо хотя бы, если не было ничего другого. Окрестность выглядела, как давно брошенное жилье, в котором воцаряется запустение, однако же люди здесь жили, на всей планете люди как-то ухитрялись жить…

— Когда-то, — неожиданно заговорил Граве, — тут шумели леса. В них жили олени. Вы хорошо стреляете, Милф?

— Хотите предложить охоту на оленей?

— Кто-нибудь предложит. Кому-нибудь. Не сейчас, конечно. Но тут снова вырастут леса. И в них будет жизнь.

— И тогда вы снова повезете меня по этой дороге и скажете…

— Нет, — сказал Граве все так же равнодушно. — Я не повезу. И не скажу. Да и никто другой вас не повезет.

— Понимаю: машин не будет. Но воскреснут лошади…

— Лошади воскреснут. А вот мы с вами — никогда.

— Ну, не так уж мы стары, чтобы не дожить…

— Мы не стары, — сказал Граве. На шоссе он немного прибавил скорости, но по-прежнему был осторожен и внимателен. — Мы не стары. Мы мертвы, Милф. Неужели вы не понимаете?

— Нет, — честно сказал Милов. — Не понимаю.

После этого еще несколько километров они проехали в молчании.

— Мы мертвы, — сказал Граве, словно решив посвятить спутника в некую, ему одному ведомую тайну, — потому что мертвы те, кого мы любим.

— Я очень, очень сочувствую вам, Граве, — сказал Милов искренне.

— Как и я вам.

— Мне?

— Потому что Ева тоже мертва.

— Что за вздор! Я сам привел ее домой, я же говорил вам! И там была охрана. Кто решился бы убить жену Рикса? Бред!

— Я.

— Вы?!

— Я сам пришел к ней. Потом, уже после вас. И убил ее — теперь вам ясно?

— Вы с ума сошли! — пробормотал Милов; ничто другое не подвернулось на язык.

— Может быть, да. А может, нет. Какая разница?

— Врете, Граве!

— Зачем?

«Сейчас я убью его, — со странным спокойствием подумал Милов. — Просто задушу. Своими руками. Пусть он врет — за одно уже то, что такая мысль возникла в его безумной голове. А если не врет? Господи, что же это делается, что делается в нашем сумасшедшем мире?..»

— Граве, если это правда, — почему?

— А почему убили мою жену?

— Если хотите знать — потому, что она была ввязана в мощную контрабандную сеть…

— Да. Теперь я это знаю. Как и то, что вы никакой не турист, а агент, шедший по их следам…

— Кто сказал вам?

— Лестер Рикс. Я пришел к нему и потребовал ответа: за что? Я хотел убить и его. Но он мне все объяснил. Ничего не случилось бы, если бы вы не шли по следам.

— Не во мне дело, Граве.

— Не объясняйте: я теперь знаю все. Вы — охотник за наркотиками. Но ведь не их ввозили сюда, Милф! Везли совсем другое. И моя жена никак не могла избежать участия, раз уж работала у Рикса: она поневоле оказалась в курсе… Но поймите вы, ищейка без чутья, за все время Рикс не ввез сюда ни одного грамма наркотиков!

— А что же, в таком случае? Косметику? Электронику? Бросьте, Граве, не рассказывайте сказок.

Граве усмехнулся.

— Нет, Милф, не косметику, тут вы правы. Пластик. Взрывчатку! — Теперь машина шла километров на сто с небольшим, дорога была гладкой, прямой и пустынной. — И только ее. Но много. Очень много! Однако это же совершенно не ваше дело, Милф! Так что вы зря вмешались в эту коммерцию. И те, кто вас послал, — тоже. Не будь вас — Лили жила бы. И Ева Рикс не встретила бы вас — и тоже осталась бы жива. Пластик, Милф! Другая технология доставки. И ни одна из ваших тренированных собак его не чуяла. Потому что это — не пахнет! И его ввозили сюда вагонами! А вы искали двойные донца в чемоданах и прочую ерунду…