После тоста Коллатин осушил свою чашу до дна, вместо того чтобы лишь пригубить.

– Превосходное вино, – заявил он, потом причмокнул и искоса глянул на жену. – Жаль, дорогая, что ты не можешь его попробовать.

Лукреция опустила глаза и покраснела. В этот момент взгляды всех мужчин в комнате обратились к ней, не исключая и Тита, подумавшего, что он никогда не видел женщину такой красоты. Румянец только подчеркивал совершенство ее молочной кожи. Ее волосы были темными, блестящими и такими длинными, что, похоже, не знали ножниц. Ее одеяние составляла простая стола из синей шерсти, с длинными рукавами, но даже под этим скромным нарядом угадывались линии великолепного тела.

Когда румянец почти сошел, она улыбнулась и снова подняла глаза. Они случайно, на миг, встретились с глазами Тита, и у мальчишки екнуло сердце. Потом Лукреция посмотрела на Коллатина.

– Порой, когда ты целуешь меня, мой муж, я чувствую слабый вкус вина на твоих губах. Этого мне достаточно.

Коллатин улыбнулся и взял ее за руку:

– Лукреция! Что ты за женщина!

Затем он обратился к остальным:

– Царь Ромул издал мудрый закон, который запрещает женщинам пить вино. Говорят, что греки, которые живут на юге, разрешают своим женщинам пить, и это приводит к бесконечным раздорам. Но что там греки, известно ведь, что и у нас, в Риме, допускаются всяческие послабления, причем порой лицами, занимающими высокое положение, которым следует подавать другим добрый пример.

Тит понял, что он имел в виду своих родичей, не слишком благонравных представителей царской фамилии.

– Но из этого не может выйти ничего хорошего, и я искренне рад тому, что старомодная добродетель и здравый смысл доселе в чести у Потициев, что вполне соответствует высокому статусу этой одной из старейших в Риме фамилии.

Дед Тита кивнул, признавая эту похвалу, потом предложил другой тост:

– За старомодную добродетель!

Коллатин снова осушил свою чашу. Титу, поскольку он был еще мальчиком, дали вина, смешанного с водой, но Коллатин выпил свое вино неразбавленным и уже ощущал его воздействие.

– Если уж выпить за добродетель, – сказал он, – то следует поднять чаши за самую добродетельную из нас – за мою жену Лукрецию. Женщины прекраснее ее не сыскать во всем Риме! Вот выпьем, и я расскажу историю, которая подтвердит мое мнение. За Лукрецию!

– За Лукрецию! – подхватил Тит.

Лукреция покраснела и снова опустила глаза.

– Несколько дней тому назад, – продолжил Коллатин, – я находился в доме моего родича Секста. Присутствовали и два его брата, так что все мы были из царской фамилии. Мы выпивали, может быть, чуть больше, чем следовало, но все мужчины в роду Тарквиниев неравнодушны к вину. Выпив, мы заспорили, у кого из нас самая добродетельная жена. Ну, «заспорили», это я так, для красоты слога, а если честно, то, наверное, именно я и поднял эту тему. А почему бы и нет? Когда человеку есть чем гордиться, зачем ему молчать? «Моя жена Лукреция, – сказал я им, – самая добродетельная из женщин». А они: «Нет, нет, наши жены не хуже, уж такие они скромницы, такие они тихони». – «Вздор! – заявил им я. – Глупости! Хотите, заключим пари?» А должен сказать, что ни один Тарквиний не устоит перед искушением побиться об заклад. Итак, одну за другой мы посетили наших супруг. Жена Секста сидела во флигеле, играла со служанками в настольную игру и сплетничала с ними. Не преступление, конечно, но и особой добродетели тут не видно. Пошли мы в дом Тита. Его жена – а она толщиной, наверное, с три Лукреции! – лежала на обеденном ложе и уплетала одну медовую коврижку за другой в окружении горы крошек. Уж обжорство никак нельзя причислить к добродетелям! Потом мы отправились к жене Арруна. Должен с прискорбием сообщить вам, что ее мы нашли в обществе нескольких подруг, и они действительно пили вино. Когда Аррун сделал вид, что шокирован, она сказала ему, чтобы он не глупил и налил ей еще чашу! Ясно, что она занимается этим все время и без зазрения совести, ничуть не боясь наказания. «Оно помогает мне заснуть» – так сказала эта негодница. Можете себе представить? Потом мы зашли к Лукреции. Час был уже поздний. Я было подумал, что она уже легла спать, но знаете, за каким занятием мы ее застали? Она сидела за прялкой, работала и напевала колыбельную нашему новорожденному младенцу, который лежал рядом в колыбельке! Даю вам слово, во всей моей жизни не было момента большей гордости и торжества! Я не только выиграл пари. Видели бы вы выражение лиц братьев Тарквиниев, когда они смотрели на Лукрецию. Красива она всегда, но, сидя там за прялкой, в простом белом платье без рукавов, чтобы руки были свободны, с отблеском лампы на лице, она была так хороша, что у меня дух захватило. Эти зазнайки, мои родичи, зашлись от зависти. Да, моя дорогая, тобой действительно можно гордиться!

Коллатин взял руку жены и поцеловал ее. Тит вздохнул, представив себе Лукрецию при свете лампы, с обнаженными плечами и руками, но его дед нахмурился и поежился.

Старик быстро сменил тему и перевел разговор на политику, заходя издалека. Насколько откровенно он может говорить в присутствии Коллатина? По мере того как Коллатин все больше налегал на вино, становилось все очевиднее, что особой любви к своему родичу-царю он не испытывает. Аристократический уклон его политики, если не ее специфика, напомнил Титу о его надменном друге Гнее Марсии.

– Все эти кутежи царя с плебеями – причем не с лучшими плебеями, а с какими-то поденщиками и бродягами, на мой взгляд, не делают ему чести, – разоткровенничался Коллатин. – Правда, должен признать, что царь не так уж глуп, и если заискивает перед чернью, то при этом старается свести на нет власть сената. Он преследует богатых людей, конфискует их имущество, а вырученные средства пускает на все эти расточительные строительные проекты, дающие работу и хлеб множеству голодранцев. Яркий тому пример – возведение этого чудовищного храма. Самых доблестных и отважных юношей из патрицианских семей он посылает сражаться с соседями, а когда они в боях добывают для Рима новые земли, царь превращает их в колонии, где поселяется безземельный плебс. Лучшие воины Рима проливают кровь ради того, чтобы какой-то оборванец смог получить клочок земли и выращивать на нем репу. Но это бы еще куда ни шло, стань он царем в соответствии с традицией, выборным путем. Говорят, что сенаторам старых времен пришлось становиться на колени и упрашивать Нуму принять корону. Нынешним сенаторам впору молить моего родича Тарквиния не лишать их куска хлеба. Даже мудрый Нума обращался к сенаторам за советом, но не Тарквиний: у него, надо думать, имеется более высокий источник знаний. Всякий раз, когда возникают вопросы из области публичной политики – начинать ли войну с соседями, заделать ли трещину в Большой клоаке, – Тарквиний живо извлекает Сивиллины книги, выбирает наугад стих, громко зачитывает его на Форуме и объявляет, что это явное и прямое доказательство благоволения богов к его затеям. Тарквиний Гордый – вот уж действительно лучше не скажешь! У меня во рту ужасно пересохло. Можно еще вина?

– Может, тебе лучше попить воды, – предложил дед Тита.