Хотя депрессия в равной степени ударила по сельскому хозяйству Британии, Германии и России, но о последней стоит сказать особо. Вплоть до 1914 г. сельское хозяйство России, по английским и германским меркам, в целом оставалось отсталым. В то же время проблема, перед которой оказались Германия и Британия, старавшиеся прекратить засилие на внутреннем рынке дешевого иностранного зерна, русских не коснулась. Напротив, Россия сама была крупным экспортером зерна, причем до 1914 г. самым крупным в мире.

Проводя отмену крепостного права в 1861 г., русское правительство наметило стратегию, которая в общих чертах совпадала с планами аграрной реформы, разработанными мятежником-декабристом П. И. Пестелем и другими радикалами в 1825 г. Вся земля делилась приблизительно пополам. Предполагалось, что община с ее надельным земледелием и запретом продажи своего надела предохранят русских крестьян от дифференциации, обнищания и пролетаризации, которые стали уделом большинства их прусских собратьев. На некоторое время они будут хотя бы частично ограждены от мощи капиталистического рынка. А когда экономика разовьется настолько, чтобы обеспечить бывшим крестьянам рабочие места в промышленности, с общиной можно будет покончить, безболезненно и мирно. Тем временем на своей половине земли русское дворянство могло следовать примеру своих прусских собратьев по классу, развивая капиталистическое сельское хозяйство[136].

Но эта стратегия провалилась. Община сдерживала развитие крестьянского земледелия, а огромный прирост сельского населения вызвал в некоторых районах сильный земельный голод. Да и большинство дворянских поместий не превратилось в современные капиталистические предприятия. На пути к эффективному сельскому хозяйству стояло множество препятствий. Среди них — извечные проблемы русского земледелия: неплодородные северные почвы, суровый и непредсказуемый климат, короткий сельскохозяйственный сезон. В ряде районов также и доступ на рынки был долгое время сопряжен с трудностями. Большая часть дворян никогда не были предпринимателями, и им было трудно справиться со строгими правилами капиталистического сельского хозяйства[137]. Работники сплошь и рядом не отвечали требованиям: они были неквалифицированны, разболтаны и дисциплинировать их было невозможно. Учитывая размер дворянских владений, отношение капитала к выраженной в акрах площади земли нередко было весьма низким, а управление огромными латифундиями порождало административные проблемы. Если бы у советских руководителей достало ума и терпения изучить некоторые уроки дворянского земледелия конца девятнадцатого века, они, право, избежали бы многих провалов крупномасштабного коллективного хозяйства.

Пожалуй, самое большое по значению препятствие развитию капиталистического сельского хозяйства в России по прусскому образцу заключалось в пугающем контрасте между большими трудностями и риском, с которыми сталкивался крупный капиталистический фермер, в особенности в период депрессии, и гораздо более простыми путями, доступными русским помещикам, жаждавшим надежного дохода и спокойной жизни. Даже такому выдающемуся специалисту по сельскому хозяйству, как помещику Сергею Бехтереву, который владел превосходным поместьем в Орловской губернии в конце девятнадцатого века, было крайне трудно поддерживать дворянский образ жизни на доходы, получаемые при ведении хозяйства по капиталистическому образцу. А при том, что стоимость земли с 1861 по 1914 гг. стремительно возрастала, искушение продать свои земельные владения частично или целиком, чтобы поместить вырученные деньги в облигации или долевой капитал, было слишком велико. «В период между 1862 и 1912 гг. дворянские земли повысились в цене на 443 процента, в размерах же сократились более, чем наполовину , в 1910 г. из 137825 дворян, проживающих в С.-Петербурге, 49 процентов существовали на доходы от ценных бумаг»[138].

С другой стороны, дворянин мог не распродавать свои поместья, а наблюдать, как взвинчиваются на них цены, и получать гарантированный доход, сдавая землю в аренду местным крестьянам и не подвергая себя неоправданным расходам и риску капиталистического хозяйствования. В то время, как в Англии цены на землю в период Великой депрессии падали, в Уэльсе они оставались стабильными, и Ф. М. Л. Томпсон объясняет это различие «постоянным земельным голодом среди крестьянства», арендная плата за землю, которую должны были вносить крестьяне, делало доходное капиталистическое хозяйство невозможным. Но во многих регионах России и Украины земельный голод вынуждал их идти на это. В результате дворянам, распоряжавшимся землей подобным образом, пришлось заплатить политической ценой. В стране, где крестьяне никогда не испытывали уважения к частной собственности, а среди интеллигенции были сильны социалистические симпатии, дворянство, превратившее свои поместья в образцовые сельскохозяйственные предприятия, могло бы укрепить законность своего благосостояния. Разве трудно было увидеть, что эксплуатация крестьянского земельного голода посредством ренты ничто иное, как паразитизм. Но и положение мелкопоместного дворянина было нелегким. При дефиците земли землевладелец, который отказывался сдавать ее в аренду и сам занимался сельским хозяйством, лично осуществляя надзор над работниками и стараясь обеспечить усердный труд и дисциплину, также, скорее всего, не нашел бы поддержки в обществе. Растущая классовая напряженность и шаткое положение в деревне, приведшие к взрывам 1902–1906 гг., лишний раз побуждали дворян избавляться от своей земли. Вслед за событиями 1905 г., в районах, которые более всего пострадали от беспорядков, началась массовая продажа земель[139].