Наверху, в складах, куда я бегал с коробками, работал маленький Андрэ, он приводил в порядок коробки, ставил на них черные номера при помощи ваксы и кисти. Андрэ поступил сюда еще в прошлом году. Он жил далеко, в пригороде, чтобы приехать сюда, ему нужно было совершить настоящее путешествие… его дыра находилась за Ванв и называлась «Кокосовые пальмы».

Чтобы не тратить денег на трамвай, ему приходилось вставать в пять часов. Он носил с собой корзину. Там был весь его скарб, закрытый железной скобой с висячим замком.

Зимой он вообще не выходил, ел в хранилище, но летом ходил перекусить на скамейку в Пале-Рояль. Он убегал немного пораньше, чтобы успеть ровно к полудню, к выстрелу из пушки. Ему это нравилось.

Он старался не показываться на люди, у него был постоянный насморк, он все время сморкался, даже в разгар августа.

Обноски у него были еще хуже моих, одни лохмотья. Остальные ученики из отдела не прочь были его отлупить, потому что он был хилый, у него по куртке были размазаны сопли, и он постоянно мямлил… Он предпочитал находиться наверху, где никто не мог его тронуть.

Его тетка тоже обращалась с ним плохо, особенно из-за того, что он мочился в постель; она устраивала ему ужасные взбучки, он подробно мне их описывал, все мои невзгоды были ничто в сравнении с ними. Он уговаривал меня сходить с ним в Пале-Рояль, он хотел показать мне шлюх, утверждая, что беседовал с ними. Еще там были воробьи, которые клевали у него хлеб. Но я не мог туда пойти. Я не мог позволить себе опоздать ни на минуту. Отец поклялся, что упрячет меня в Рокетт, если я буду где-нибудь шляться.

Все, что касалось женщин, ужасало моего отца; стоило ему заподозрить во мне желание дотронуться до них, как он становился особенно жесток. Достаточно и того, что я занимался онанизмом. Он говорил мне об этом каждый день по малейшему поводу. Малыш Андрэ не внушал ему доверия… У него были манеры простолюдина… Он из семьи какого-то проходимца… Я — это совсем другое дело, у меня порядочные родители, мне не следует об этом забывать, мне напоминали об этом каждый вечер, когда я, совершенно обессиленный, одуревший, возвращался от Берлопа. Я получал взбучку за малейшую попытку что-то возразить!.. Мне нельзя распускаться!.. У меня и так достаточно неизвестно откуда взявшихся дурных наклонностей!.. Если я буду общаться с малышом Андрэ, я конечно стану убийцей. Мой отец в этом не сомневался. К тому же мои пороки были главной причиной его неприятностей и несчастий, которые посылала нам Судьба…

У меня просто пугающие наклонности, это было неоспоримо и ужасно. Да, он уже не знал, как меня спасти… Я же не знал, как искупить свою вину… Ведь бывают же безгрешные дети.

От малыша Андрэ плохо пахло, от него исходил запах еще более едкий, чем от меня, запах настоящей бедности. Он отравлял воздух в своих складах. Его тетка сама подстригала ему волосы ножницами, в результате на голове у него получалось что-то вроде газона с торчащим пучком волос спереди.

От пыли, которой он дышал, корки в его носу превращались в настоящую замазку. От них не было избавления… Любимым его развлечением было их сдирать, а потом потихоньку есть. Из-за того что он сморкался в ладонь и постоянно пользовался ваксой, козявки становились абсолютно черными, как номера.

Малышу Андрэ нужно было обработать по меньшей мере триста коробок за день… Он изо всех сил таращил глаза, чтобы лучше видеть в этой каморке. Его штаны держались только на веревочках и булавках.

С тех пор как я стал выполнять роль лебедки, он больше не спускался в отделы, ему это было только на руку. Он избегал пинков. Он приходил со двора, пробирался мимо консьержки по черной лестнице… Если «регистрационных номеров» было слишком много, я задерживался, чтобы помочь ему. В такие моменты я снимал башмаки.

Здесь, в этом углу, можно было спокойно поговорить. Мы устраивались между двумя балками, стараясь, из-за его носа, укрыться от сквозняка.

Что касается ног, то ему везло. Андрэ больше не рос. Двое его братьев жили у другой тетки, в Лила. Сестры остались в Обервилье с его стариком. Его папаша проверял газовые счетчики в районе… Он почти не видел сына, у него не было времени.

Иногда мы показывали друг другу свои члены. Кроме того, я рассказывал ему новости о том, что затевается в отделах, кого собираются уволить, всегда были субъекты, висевшие буквально на волоске… эти придурки только и думали, как бы сожрать друг друга… какую бы пустить грязную сплетню… или обсуждали тридцать шесть способов, при помощи которых можно рассмотреть задницу покупательницы, когда она садится.

Среди девушек на посылках попадались довольно порочные… Они иногда специально так ставили ногу на лесенку, чтобы все было видно, и убегали с хихиканьем… Одна из них, когда я проходил мимо, показывала мне свои подвязки… Она издавала звуки, как будто сосала… Я поднялся наверх, чтобы рассказать об этом Андрэ… Мы рассуждали о том, что может быть у нее между ног. Сильно ли оттуда течет? желтое? красное? жжется ли? А какие ляжки? Мы тоже издавали звуки языком и слюнями, имитировали поцелуй… Но все же мы обрабатывали от двадцати до тридцати кусков материи в час. Малыш Андрэ научил меня одной хитрости — главному, когда разворачиваешь материю с одного конца… После первого надреза надо наискось немного отвернуть атлас. И именно так аккуратно и точно закрепить… Нужно уметь не запачкать гладкую лицевую сторону… Сперва надо вымыть руки. Это настоящее искусство.

* * *

Дома понимали, что мне долго не продержаться у Берлопа, что мой дебют не удался… Лавлонг, встречая маму то там, то тут в квартале, когда она делала покупки, все время наговаривал на меня. «Ах! Мадам, ваш мальчик не злой, это верно! Но какой же он легкомысленный!.. Ах! как вы были правы!.. Безмозглая голова!.. Я просто не знаю, что с ним делать!.. Он все портит. Все, до чего ни дотронется!.. О! ля! ля!..»

Это была ложь, грязная клевета… Я прекрасно это осознавал. Мне уже было все равно! Эта вонючая трепотня нужна лишь для того, чтобы я еще больше ишачил!.. Он использовал моих родителей… Потому что они еще могли меня содержать… Он обесценивал мою работу, чтобы заставлять меня вкалывать бесплатно. Я мог говорить и делать что угодно, мои старики все равно не поверили бы мне, только орали бы еще больше…

Малыш Андрэ, как бы он ни был плох, все же зарабатывал тридцать пять франков в месяц. На большее он не был способен… Мой отец ужасался, думая о том, что меня ждет в будущем. Где я смогу устроиться? Он себе не представлял… Для контор я не подходил… Вне всякого сомнения, еще больше, чем он!.. У меня совсем не было образования… Если я буду отлынивать от торговли, все полетит к чертям! Он отпускал язвительные замечания… Просил пощадить его… Однако я делал все что мог… Не жалел себя… Приходил в магазин на час раньше… Только чтобы быть на хорошем счету… Уходил позже всех… И все же обо мне сложилось плохое мнение… Я делал только глупости… Я был в панике… Я все время ошибался…

Нужно пройти через все это, чтобы до конца понять себя…

Теперь мне часто встречаются недовольные… Но это всего лишь несчастные задолбанные задницы… мелкие людишки, неудачники, цепляющиеся за наслаждения… Их злоба, как укус клопа… За нее не надо платить, она достается почти даром… Жалкие недоумки…