— Ее! — прохрипел Хьюберт.

— Не важно, — не скрывая насмешки, проговорил Корбетт. — Вы сообщили им обо мне. Вы сказали Беллету, что я собираюсь побывать в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. Вы сказали убийцам, где я живу и когда возвращаюсь домой. А еще вы рассказали им о моей прежней жизни, о моей покойной жене, о малыше, о том, что я играю на флейте. Вы собирали сведения, словно крыса, которая бегает по канцелярии, собирая кусочки воска себе на пропитание, и вы продали ее с выгодой для себя. Я могу это доказать. В конце концов, в канцелярии не так уж много клерков. Полагаю, королевские палачи в первую очередь примутся за вас!

Корбетт приблизил лицо к лицу Хьюберта и увидел страх в его глазах.

— С «Пентаграммой» покончено, — прошептал он. — И с популистами тоже. Думаю, пока вы отсутствовали в канцелярии, рассчитывая получить деньги за предоставленную информацию, канцлер уже подписал приказ о задержании ваших людей. Наверно, в нем упомянуты и вы! Вас предали, Хьюберт, и это сделал не кто иной, как Невидимый. Она рассказала мне, где и когда соглядатай «Пентаграммы» оставляет информацию. Я бы назвал вам ее имя, но это не имеет значения. Мне хочется посмотреть, как вы будете умирать!

Хьюберт кусал губы и беспокойно оглядывался.

— Я могу дать вам много золота, — хрипло проговорил он. — Смотрите!

Хьюберт распахнул плащ, и Корбетт поначалу подумал, что он ищет кошель, однако успел отпрыгнуть, завидев блеск меча.

Судя по тому, как Хьюберт уверенно держал в руке меч, Корбетт окончательно убедился в том, что его враг совсем не неженка. Он шел на Корбетта, и рука у него не дрожала. Не медля ни минуты, Корбетт выхватил кинжал и отступил, выбирая позицию поудобнее, но ни на миг не выпуская из поля зрения противника.

— Господин Корбетт, — твердо сказал Хьюберт, — я собираюсь убить вас, а потом исчезнуть.

Корбетт хотел ему ответить, но тотчас понял свою ошибку, потому что Хьюберт сразу же набросился на него, метя в сердце. Корбетт отпрянул, но, запнувшись ногой о доску, упал на спину. Хьюберт встал над ним и нацелил меч прямо ему в горло, а потом стал медленно опускать его, пока Корбетт не почувствовал боль и на шее у него не выступила капля крови.

— Ну как, Корбетт?

Хьюберт склонил голову набок, словно раздумывая, что делать дальше. А Корбетт шарил рукой по земле, стараясь найти что-то подходящее. Ничего. Но когда Хьюберт уже приготовился окончательно разделаться с ним, он швырнул ему в глаза горсть песка и перевернулся на бок. Закричав от боли, Хьюберт упал на колени.

— Я ослеп! Я ослеп! — вопил он.

Понюхав ладонь, Корбетт понял, что это была известь, а не песок. Он подобрал меч и, не сомневаясь ни минуты, вонзил его глубоко в шею Хьюберта. Брызнул фонтан крови. Хьюберт Сигрейв захрипел, повалился на бок и затих. Ни угрызений совести, ни печали Корбетт не испытывал. Он вытер окровавленный меч о плащ врага и, обойдя строительную площадку, нашел известковую яму — недалеко от того места, где упал. Он подтащил к ней за ноги тело Сигрейва, повернул его на бок и бросил в самую середину. Раздался плеск. Труп закачался на поверхности раствора и стал медленно погружаться в жижу, пока не исчез.

Корбетт вернулся в Тауэр поздно вечером. Сэр Суиннертон неистовствовал, а в Тауэре была развернута такая деятельность, будто ждали нападения неприятеля. Везде появляясь в сопровождении Невилла, сэр Эдвард приказывал вывести лошадей и прибраться в комнатах. У стены сидел Ранульф, разинув рот, будто горгулья, — он был не в силах понять, что происходит. Когда Корбетт окликнул его, на лице юноши появилась веселая усмешка, и он неторопливо направился к своему хозяину.

— Ну, Ранульф, — Корбетт неожиданно для себя обрадовался, вновь увидев своего помощника, — как погулял в городе?

— Неплохо. Я был на Темза-стрит, проверил, как там наш дом.

— И как?

— Надежно, как Тауэр.

Он не решился сказать хозяину, что соблазнил-таки хозяйку, прелестную даму с пухлыми шелковистыми бедрами и маленькими круглыми грудями. Она так и рухнула под него, словно половина разводного моста — с криками, с возмущением, но и с готовностью.

Корбетт подозрительно поглядел на него. Что-то было не так, однако чиновник решил отложить это на потом, так как краем глаза заметил Суиннертона и, расталкивая всех, поспешил к нему.

— А вот и вы, господин чиновник, — рявкнул тот.

— Прошу прощения?

— Верно, все это из-за вас. — Суиннертон решил обойтись без околичностей. — В городе полно солдат, и не только недавней деревенщины, но и ветеранов и наемников, которых отбирает сам король и держит подальше от города. — Старый солдат умолк, чтобы набрать в грудь воздуха. — Их собираются послать сюда. Насколько мне известно, король призвал к себе в Вудсток лорд-мэра и олдерменов и отправил послания шерифам с приказом прислать из графств подкрепление. Все порты закрыты, дороги…

— И вы думаете, что я — причина всего этого? — прервал Корбетт старого служаку, который стоял до того близко, что Корбетт чувствовал гнилой запах у него изо рта.

— Господин чиновник, я знаю, что это из-за вас. Вы очень опасный человек, правда-правда. Вы оказались правы насчет священника, и один Бог знает, что вы еще раскопали! Когда вы уедете отсюда, я буду самым счастливым человеком! — Суиннертон достал из-под плаща запечатанное письмо. — Это вам.

Он бросил письмо в руки Корбетту и ушел.

Корбетт узнал личную печать канцлера и аккуратно вскрыл письмо. Оно оказалось весьма цветистым. Барнелл благодарил «бесценного и преданного чиновника за работу, за раскрытие заговора, который, как язва, разъедал лучший город во владениях короля». После этих слов шел приказ немедленно явиться в королевский дворец в Вудстоке, чтобы сам король мог поблагодарить Хью Корбетта за верную службу.

Корбетт вздохнул, сложил письмо и сунул его в кошель на поясе. В другое время оно польстило бы ему, он был бы счастлив, получив приказ явиться к королю, так как благоволение короля означало успешную карьеру. Но теперь ему всего лишь хотелось вырваться из Лондона и из Тауэра на время преследования заговорщиков. Он опять подумал об Элис — успела ли она сбежать из города? Потом развернулся и зашагал к себе. Тревоги и печали терзали его душу, грозя утопить ее в черном отчаянии, поэтому ему надо было двигаться, что-то делать, все, что угодно, лишь бы не погружаться в омут воспоминаний и сожалений.

Не прошло и нескольких часов, как Ранульф вывел из конюшни двух лошадей и вьючного пони, повесил на него сумки и надежно закрепил их. Он был рад уехать из Лондона, где ему на каждом шагу грозила опасность, и втайне он даже пришел к выводу, что уж лучше быть вором, чем стражем закона. Кроме того, Ранульф гордо сообщил всем, кто был готов его слушать, что он в первый раз покидает Лондон. Что до Суиннертона, тот только и мечтал избавиться от Корбетта, который перевернул вверх дном тихую рутинную жизнь Тауэра, и с удовольствием выдал таинственному чиновнику необходимые документы на выезд из Лондона и въезд в Оксфорд.