— Да? — Хлоя повернулась, щурясь на солнце.

Он жестом показал на лошадь, которую держал под уздцы.

— Это Подружка Робин Гуда. Она от Красной Королевы и Шерифа. Твой брат подумал, что тебе хотелось бы иметь лошадь для верховой езды.

— О, я помню Шерифа, — сказала Хлоя. — Великолепный жеребец. Неудивительно, что она так прекрасна. — Она с готовностью сменила тему, смущенно подумав, что чересчур резко разговаривала с Криспином. — Но я никак не смогу принять ее.

Отчим предупредил его о такой возможности. И ответ у него был заранее подготовлен.

— Отчего же? Братья всегда дарят подарки сестрам, это общепринято.

Хлоя тихонько подула в ноздри кобылы. Подружка Робин Гуда сморщила бархатистый нос и обнажила зубы в лошадиной улыбке. Хлоя погладила ее шею и сказала как можно спокойнее:

— Может быть, и так, но я никак не смогу принять ее в подарок. Хотя, возможно, как-нибудь мне можно будет взять ее покататься.

В таком случае цель все равно была бы достигнута, и Криспин расслабился и спросил как бы невзначай:

— Твой опекун разрешит тебе прокатиться со мной?

Хлоя нахмурилась. Хьюго утратил все права диктовать ей свои условия. И не было ни малейшей причины, которая помешала бы ей провести время со своей семьей. И, в конце концов, у нее не так много родственников и любящих друзей. Она тяжело вздохнула, мысленно ругая себя за жалость к самой себе. Инстинктивно она понимала, что Хьюго запретит ей поехать с Криспином, но ей казалось, что у него нет оснований для этого запрета. Разногласия, даже вражда существовали только между Джаспером и сэром Хьюго. И она не понимала, почему ей из-за этого нужно жертвовать своими интересами.

— А я его и не буду спрашивать, — ответила она. — Но сегодня я не смогу поехать. Мне нужно подготовиться к поездке заранее.

Криспин не сумел скрыть своего удовлетворения и торопливо спросил:

— Так, когда же?

— Дай мне подумать, и мы все обсудим, когда ты приедешь завтра… Если приедешь… — добавила она.

— Только ты должна пообещать принять меня с большей учтивостью, — сказал Криспин, как бы подтрунивая; но глаза его были злыми, и, желая скрыть это, он нагнулся и попытался погладить Данте, который, как всегда, был рядом.

Пес попятился.

— Если я была груба, прошу меня извинить. Я иногда говорю, не думая, когда сержусь… А я очень сержусь, когда плохо обращаются с животными. — Она пожала плечами, как будто это был единственно возможный ответ, — Бедный Росинант! Можешь представить, каково ему было — голодному, избитому таскать невыносимо тяжелый груз?

— Поскольку я не лошадь, то, боюсь, не могу себе этого представить, — сказал Криспин.

Он криво улыбнулся, и Хлоя, которую почти никогда не оставляло чувство юмора, слегка улыбнулась ему в ответ.

— Наверное, это уже превращается для меня в навязчивое воспоминание, — призналась она, — но ты действительно отрывал крылья бабочкам.

Криспин поднял вверх руки, признавая поражение:

— Но я был так молод, Хлоя. Не старше девяти-десяти лет. Я исправился, честное слово.

— Ах, да ладно, — сказала она, смеясь. — Мы оставим это в далеком и туманном прошлом.

— Ты, правда, не разрешишь мне оставить тебе Подружку Робин Гуда?

Хлоя отрицательно покачала головой:

— Поблагодари от меня Джаспера, но я никак не могу принять такой подарок. Хотя я с удовольствием купила бы ее, — добавила она. — Сэр Хьюго сказал, что мы купим мне хорошую лошадь, когда…

— Когда… — подсказал Криспин, увидев, что она заколебалась с ответом.

— Когда будет решено, где и с кем я должна жить, — сказала она, вновь пожав плечами.

— И когда же это будет окончательно решено?

«Когда мой опекун достаточно протрезвеет, чтобы подумать об этом, если вообще протрезвеет», — подумала она, а вслух сказала:

— Скоро, когда сэр Хьюго рассмотрит все варианты.

— И каковы же эти варианты?

По какой-то причине, несмотря на изменившееся в лучшую сторону отношение к Криспину, Хлоя поймала себя на мысли, что ей совсем не хочется сообщать ему о своих планах.

— Я пока еще точно не знаю, — небрежно ответила она. — Мне надо приготовить свежий компресс для Росинанта, так что…

— Мне пора, — понял намек Криспин. Он взял ее руку и поднес к губам. — Так до завтра.

— До завтра, — согласилась Хлоя, отнимая руку несколько удивленно.

Она не ожидала такой галантности от Криспина. До сих пор ее опыт в этом плане ограничивался неумелыми попытками викария и племянника мисс Энн. А помощник мясника и вовсе был не в счет. А в том, что произошло между ней и Хьюго, и подавно не было никакой галантности. А что же было?

Она помахала рукой Криспину, уводившему со двора Подружку Робин Гуда. Так что же это было? Она снова задумалась. Это было волшебно, прекрасно, но явно выходило за рамки обычных игр в галантность. Это была не игра. В том, что произошло, не было совершенно никакой игривости.

Ночью она вновь услышала звуки фортепьяно. Но на этот раз музыка не была веселой и шаловливой. Да это и нельзя было назвать музыкой. До нее доносилось какое-то невозможное смешение диссонирующих звуков, выбиваемых из клавиш с такой тоской, что Хлоя похолодела. Это было рыдание души. Отчаянный крик об одиночестве, агония человека, который утратил опору в собственном мироощущении.

Хлоя не могла бы словами описать ту боль, которая выражалась звуками, доносившимися снизу. Но она чувствовала эту боль, как свою. Она встала и села на подоконник. Данте дрожал подле нее, а Беатриче, свернувшись клубочком, согревала своих котят.

Хлоя услышала тяжелую поступь Самюэля по лестнице, уловила, как открылась дверь библиотеки, и судорожно вздохнула. Самюэль поможет ему, а вот она не сумеет. Ее потрясла глубина своего неведения, ее неспособность понять эту боль.

Звуки внизу стихли. Хлоя медленно вздохнула, чувствуя, как напряжение постепенно оставляет ее.

Когда мозолистые ладони Самюэля накрыли руки Хьюго, лежавшие на клавишах, голова Хьюго бессильно упала на грудь.

— Не знаю, одолею ли я это, — прошептал он.

— Одолеете, конечно, — тихо сказал Самюэль. — Вам нужно отдохнуть.

— Мне нужно бренди, черт бы тебя побрал. — Хьюго вытянул вперед сильно трясущиеся руки. — У меня кожа горит, — пробормотал он. — Мне кажется, что я уже подбрасываю топливо в топку сатаны. Рай в аду! — сказал он с грустным смешком. — Подходяще, да, Самюэль? Не хочешь ко мне присоединиться? Обещаю тебе, что эта дорога вымощена самым ужасным распутством, развратом, распущенностью. Вопрос только в том… — он медленно покачал головой, — вопрос лишь в том, Самюэль, стоят ли все эти удовольствия той расплаты, которая ждет нас в конце пути?