Я тоже был одним из тех, кто был уверен в том, что через 2–3 года правительство в Москве поймет, что сделало большую ошибку. Потому что Вильнюсский край в 1940 году Сталин передал Литве без референдума, как и белорусские земли между Неманом и Польшей, чтобы задобрить литовцев. Согласно международным соглашениям Восточную Пруссию и Мемельский край получил Советский Союз, а не Литва.

В. Антонов:

— Для меня, наоборот, было ясно, что все это всерьез и надолго. После январских событий, в феврале или в марте, в Москве проходил пленум ЦК КПСС. Помимо Бурокявичюса, на этом пленуме предоставили слово и мне. Я выступил и огласил заявление нашего совета секретарей парткомов Вильнюса, где было перечислено по пунктам: потребовать от генерального секретаря ЦК КПСС предпринять меры к ликвидации вооруженных формирований и ввести президентское правление в республике и так далее. Раздались жиденькие аплодисменты. В перерыве ко мне подходит заместитель премьер-министра СССР Юрий Дмитриевич Маслюков и говорит: ты — молодец, но все это пустое, пока эти два паука в банке не разберутся, — имея в виду Горбачева с Ельциным, — ничего не изменится. Все всё понимали, но, как загипнотизированные, ничего не могли сделать. Ни одного волевого человека в той верхушке не было.

Посмотришь на него — стопроцентный литовец, светлоглазый и белый как лунь. Послушаешь: типичный сибиряк — некоторые характерные слова из речи не смогли вытравить даже десятилетия жизни на исторической родине. Замес судьбы, конечно, получился крутым: сначала предков Валентина Антоновича в 80-е годы ХIX века перетянули в Сибирь баснями о бесплатной земле, затем родителей заманили в послевоенную Литву сказками о европейском уровне жизни. А потом оказалось, что новой Литовской Республике ни сибиряки, ни литовцы, ни умники не нужны, — в результате чего доктор философских наук, профессор Валентин Лазутка живет в Минске.

— Когда произошла ваша первая встреча с Литвой?

— 12 июня 1945 года, сразу после войны. К нам приезжали уполномоченные и агитировали за переезд. А поскольку у меня три брата служили в 16-й Литовской стрелковой дивизии, мы и записались всей семьей. И как только война кончилась, переехали на законных основаниях.

— И каковы были первые впечатления?

— Мы приехали сначала в Минск, нужно было несколько часов подождать поезда. Страшная картина: кругом развалины. А в Вильнюсе — лепота! Красивые дома, костелы. Единственная полностью разрушенная улица — Музейная, тогда она называлась Еврейской. Там было еврейское гетто, и немцы, уходя, все взорвали. Да, и еще деталь: Вильнюс был полностью польский. В больницу пойдешь — на польском языке, в магазин — на польском, в костел — на польском… Первые впечатления о стране были самые благоприятные. Никаких представлений о том, что может быть какая-то партизанская война, и в мыслях не было. Все открылось позже. Мы с братом жили в Вильнюсе, а родители в Тракае. И вот к брату приезжает родственница жены и говорит: на дом нашего батюшки напали бандиты, они с супругой стали отстреливаться, держали оборону, но его ранило. Это было первое столкновение с литовскими «партизанами». Второе произошло в Тракае, первым секретарем райкома партии там был такой Афонин, командир советского партизанского отряда. И его сына, который был старше меня всего на пару лет, застрелили на базаре на глазах у всей толпы. И никто этих бандитов не задержал, они на лошадях ускакали.

«Никакой «Саюдис» создавать не буду!»

— Как долго вам удавалось оставаться «своим»? Пока вы не начинаете высказывать свое отношение к событиям, вас невозможно отличить от типичного представителя литовского народа.

— Меня, конечно, всегда считали человеком советским. Школу я окончил русскую, потом учился в Москве, и литовский язык у меня поначалу был таким, на каком говорят в деревне. Я был членом комитета комсомола Вильнюсского университета. Однажды приезжает секретарь ЦК и отчитывает нашего секретаря: почему вы ни одного русского не избрали, все — литовцы! А тот ему говорит: ну как же, есть у нас Лазутка! Так в первый раз меня открыто назвали русским… Но, если честно, я жалел, что уехал из Москвы. Русскому обществу я, конечно, больше подходил, чем литовскому.

Если бы профессор Валентинас Лазутка поехал в Вильнюс на похороны своей жены — его бы арестовали прямо на границе. Фото Г. Сапожниковой.

— Примерно на каком году жизни в Вильнюсе вы поняли, что идеологические противоречия у литовца с литовцами могут быть неразрешимыми?

— Практически сразу, как приехал. Но опасность осознал, к сожалению, только в 1986 году, когда начались демонстрации. Кроме того, что я был директором Института философии, социологии и права, я еще являлся первым секретарем парткома Академии наук Литовской ССР, потому вступил на позиции решительной борьбы с антикоммунизмом и антисоветизмом. В конечном итоге в парткоме Академии наук я оказался единственным, кто придерживался этих позиций.

Расскажу историю: 3 июня 1988 года мне вдруг звонит главный ученый секретарь и говорит, что во Дворце науки будет совещание.

Приезжаю, все знакомые — секретарь ЦК КПЛ по идеологии Ленгинас Шепетис, а также главный ученый секретарь Академии наук Литовской ССР академик Эдуардас Вилкас и ученый секретарь отделения общественных наук Раймондас Раяцкас. Я думал, речь пойдет о науке — а разговор пошел о том, что нужно создавать литовское движение в поддержку перестройки. Вынесли решение, что я и академик Вилкас будем отвечать за его создание, а Шепетис, который непосредственно курировал КГБ, — в этом деле нами руководить. Я решил — нет, никакой «Саюдис» создавать не буду! Тем более у меня была хорошая отговорка — в тот день у нас было назначено заседание ученого совета по присуждению докторских диссертаций, а я был председателем совета. В общем, никуда я не пошел. И меня после этого чуть не исключили из партии.

В тот год в коридорах госучреждений появилось много иностранцев — Литва вдруг стала представлять для всего мира повышенный интерес. Я спросил у нашего цековского кагэбиста — сколько их? — и он мне ответил: порядка 400 человек. Я еще подумал: ни один из них приехать сюда без согласования с КГБ не мог. Ну что они — перешли границу тайно, что ли? Значит, с разрешения КГБ и под его руководством эти пришельцы действуют здесь явно во враждебных целях. Никто им не препятствует, никто ими не занимается. Я тогда подал заявление об освобождении меня с поста директора Института философии и ушел из Академии наук в вильнюсскую партийную школу. Так я порвал окончательно с «Саюдисом».

Чертово ректорство

— Вы ушли в ту самую Высшую партийную школу, где работала нынешний президент Литвы Даля Грибаускайте?

— Она была связана с ректором партшколы Сигизмундасом Шимкусом, который носил на лацкане пиджака знак «Почетный чекист». Чтобы его получить, нужно было проработать в органах 25 лет. Поскольку мы с этим ректором были в хороших отношениях, он мне признавался, что чуть ли не со школьных лет сотрудничал с органами и выдавал своих друзей — «лесных братьев». Да он этого в принципе и не скрывал. У него были свои кадры, тоже связанные с КГБ. Один из них — Даля Грибаускайте — молодая девушка, приехавшая из Ленинграда. В Высшей партийной школе она была ученым секретарем. В отличие от Академии наук, где ученый секретарь — это практически второй человек, своеобразный «комиссар» при директоре, в партшколе это — чисто технический кадр, который только оформляет протоколы ученого совета. Ее и не видно было почти. Работала она на кафедре экономики народного хозяйства.