Самоуверенность Фига поражала Оливию, ведь не приходилось сомневаться, что, по крайней мере в данный момент, в его распоряжении была всего лишь горстка воинов, удерживающих контроль над сенатом. Следовательно, вряд ли на самом деле он мог помешать людям использовать термиум так, как они сочтут нужным. И все же, давая свое «разрешение», он создавал иллюзию, будто все находится в его власти. «Ясное дело, — думала Оливия, — это не что иное, как остроумная комбинация реальной угрозы, блефа и бравады. Хорошо спланированная, хорошо продуманная, и все же… Ничего у него не получится». Оливия не знала, каким образом будут освобождены сенаторы и что именно предпримут Красновски и Стелл, но в одном она не сомневалась: эвакуацией планеты они заниматься не станут. Судя по всему, Фиг предварительно тщательно изучил людей, и его план был основан на результатах этого изучения, но он допустил несколько серьезных ошибок. Оливия была истинной дочерью своего отца, и потому ей не составило особого труда вычислить, в чем именно он оказался не прав.

Во-первых, Вторая Роннанская Империя никогда в полной мере не понимала, что человеческая Империя в целом и ее приграничные миры — отнюдь не одно и то же. Несмотря на все доказательства обратного, чужеземцы, распространяя на людей свои собственные понятия, упорно придерживались мнения, будто люди представляют собой единое, сплоченное образование. Поэтому, когда Империя позволила пиратам грабить приграничные миры, роннанцы восприняли это как слабость всего человечества.

Кроме того, во время бесчисленных столкновений с пиратами роннанцы, вероятно, заметили, что люди часто провозглашают ценность жизни каждого отдельного человека, пусть даже действуя вовсе не в соответствии с этим принципом, и сделали отсюда вывод, что они не допустят гибели своих соплеменников, если этого можно избежать. «Очень серьезный просчет», — с горькой улыбкой подумала Оливия.

И еще. Второй Роннанской Империей управлял Совет, принимающий решения исключительно на основе консенсуса. Фиг, без сомнения, рассматривал сенат как грубую аналогию Совета и вообразил, что без него люди окажутся неспособны принимать эффективные решения. Оливия едва не улыбнулась. «Одно у нас на самом деле хорошо, — подумала она, — мы запросто можем принимать решения за других».

На основании своих собственных представлений Совет Тысячи спланировал операцию, по человеческим меркам, рискованную, но в полной мере оправданную с точки зрения роннанских наблюдений, опыта и наклонностей. Если все пройдет успешно, они получат понравившуюся им планету и при этом не сделают ничего такого, что вызвало бы возмущение человеческой Империи. В конце концов, ведь вторжения как такового не было и пострадавших окажется совсем немного. Император подумает-подумает и спросит себя: стоит ли ввязываться в дорогостоящую войну со Второй Роннанской Империей из-за одной-единственной планеты? Нет, конечно. И даже если их план провалится или человеческая Империя отреагирует более жестко, Совет Тысячи всегда может свалить всю ответственность на Фига, обвинив его в чрезмерном усердии и просчетах. Примите наши извинения и будем считать инцидент исчерпанным. Оливия не раз бывала при дворе и знала, что такое уже случалось.

Она была уверена, что план роннанцев провалится. Те, кто находятся за стенами этого зала, просто не могут позволить — и не позволят — ему осуществиться. Они скорее пойдут на то, чтобы погибли все до единого присутствующие в этом зале, но планету не отдадут. И на их месте она сделала бы то же самое. Внезапно Оливию охватила глубокая печаль. Это нечестно! На свете так много того, ради чего стоит жить. «Ладно, нечего раскисать, — тут же одернула она себя. — Чему быть, того не миновать, и нет смысла поддаваться чувству жалости к себе». Выпрямившись, Оливия заставила себе слушать дальше.

Сделав небольшую паузу, чтобы аудитория могла переварить услышанное, Фиг продолжал:

— Тем, кто находится за пределами этого зала, я даю шесть дней на осуществление моего плана. По истечении этого срока все находящиеся здесь будут убиты. Мои воины охраняют здание снаружи. Кроме того, среди вас есть шпионы, завербованные сенатором Рупом. Я немедленно буду извещен о любом вашем плане, направленном против меня. — Фиг вовсе не был уверен, что гак и произойдет, но не сомневался в психологическом воздействии своего заявления. Он изобразил подобие улыбки, что, однако, ничуть не способствовало уменьшению напряженности сенаторов. — Итак, надеюсь, вы не станете тратить время попусту, пытаясь освободить тех, кто сидит здесь. Строя это здание, ваши инженеры постарались на славу. Разрушить его стены в состоянии разве что весь имперский флот. Это все. Вы выслушали мои приказания, выполняйте их.

Один за другим голографические изображения отсутствующих сенаторов исчезли, пока не осталось только одно. Без сомнения, в качестве наблюдателя. Остальные будут трудиться не покладая рук, чтобы преодолеть этот новый неожиданный кризис. Приказ Фига все еще действовал — никто в зале не произнес ни слова. Каждый оказался один на один с собой, замкнут в непроницаемом коконе собственных мыслей и страхов. А перед ними по-прежнему текла величественная река, поражая своей мощью и энергией, и свет радостно плясал и искрился на ее поверхности, словно смеясь над их слабостью.

Возвращение с Эндо прошло без сучка, без задоринки. Стелл и Комо летели на борту «Гнезда» вместе с Соколом и его парнями. Саманты с ними не было — на маленьком корабле-разведчике она отправилась вглубь Империи с новой разведывательной миссией. Теперь, когда перехватчики снова оказались в руках Соколов, власти на Эндо даже не пикнули, сделав вид, будто все происходящее их не касается. Мудрое решение, если учесть, что Соколу с его пилотами понадобилось бы всего несколько минут, чтобы разделаться с местными воздушными силами. Сокол, однако, послал Готебу сообщение, в котором пообещал, что долг ему будет возвращен — за вычетом убытков, которые они понесли в связи с вынужденным простоем и другими вытекающими из этого расходами. Зорд не ответил.

Выйдя из гиперпространства, «Гнездо» по рации передало опознавательный код Стелла. Вскоре с «Шона» поступило подтверждение — вместе с настоятельной просьбой немедленно прибыть на борт. Спустя час Стелл сидел на заднем сиденье одного из перехватчиков и с восхищением наблюдал за тем, как искусно Сокол подводит корабль к взлетно-посадочной платформе «Шона» и сажает его. Наконец давление в шлюзовой камере и снаружи уравнялось; Сокол открыл купол кабины и сбежал по трапу. Стелл последовал за ним. В коридоре их встретил капитан Нишита, и вид у него был, мягко говоря, невеселый.

— Приветствую вас, генерал. Жаль, не могу порадовать вас сообщением о том, что у нас все прекрасно. Уверен, люди тоже будут рады вашему возвращению.

Стелл улыбнулся:

— Привет, Майк. Они обрадуются еще больше, когда узнают, что теперь у нас есть воздушное прикрытие. Джек Сокол, позвольте представить вам Майка Нишиту.

— Неужели тот самый командор Джек Сокол? — спросил Нишита.

— Он и есть, — усмехнулся Стелл.

— Ну, лучше этого и быть ничего не может, — ответил Нишита. — Приветствую вас на борту своего корабля, командор. Если это что-нибудь для вас значит… Я считаю, что с вами тогда обошлись несправедливо.