– Я рада, что вы это поняли, Феликс Григорьевич. А знаете, что? Давайте-ка, вы поживёте тут, в гараже!

– Что значит, поживу? – Феликс приподнялся на локте и осмотрел гаражные стены, словно прикидывая, пригодны ли они для проживания.

– То и значит, – обрадовался Славка своей гениальной мысли. – Смотрите, вы исчезнете из дома, и убийца подумает, что убил вас. Что он сделает? Вернётся сюда, чтобы избавиться от тела! И тут вы его накроете!

– Чем?

– Тазом! Или вон монтировкой, тут их до фига… Разве вы не герой, Феликс Григорьевич?!

– Герой. А если он не придёт?

– Ну… посидите тут денёк-другой, рану залижите.

– Чем?

– Языком, чёрт вас возьми! Шершавым, розовым языком! Так посидите?

– А что мне за это будет?

– А что надо?

– Наследство!

– Будет вам наследство, если тот, кого вы накроете монтировкой, окажется убийцей Горазона, – вмешалась в разговор Лидия. – Посидите тут, дорогой! И мы узнаем, кто хотел вас убить!

– Хорошо, посижу, – согласился старик, состроив мученическую гримасу. – Только принесите мне много еды, много вина и снайперскую винтовку из кабинета Андреаса Васильевича.

– Принесём! – в один голос закричали Славка и Лидия, но Славка тут же уточнил: – А кто такой Андреас Васильевич?

– Пятый и последний муж Иды Григорьевны, с помощью которого она так сказочно разбогатела, – охотно пояснила Лидия. – Он умер давным-давно, хотя был моложе Иды на двадцать лет.

– У Андреаса денег было до хренища, – с неприязнью сказал Феликс. – Он в Америке до перестройки жил и по всему миру курорты буржуйские держал, олигофрен сраный!

– Олигарх, – поправила Лидия.

– Олигофрен, – упёрся старик, перебираясь с капота в уютный салон джипа. – О покойниках или правду, или никак. – Он уселся на переднее сиденье, натянул на лицо свою харизматичную шапочку и вдруг заливисто захрапел.

– Во, нервы! – поразился Славка.

– Возраст, – вздохнула Лидия.

Взявшись за руки, они побежали вон из гаража по гулкому, длинному тоннелю.

В доме их поджидал сюрприз.

В столовой стоял такой грохот, что дрожали напольные вазы в холле.

– Что это?! – испугалась Лидия.

– Что это?! – высунулся из-за угла бледный от страха Евгений Суковатых.

Подёргав массивную дверь, которая оказалась закрыта, Славка припал глазом к замочной скважине. В принципе, Орлик ко всему был готов в этом доме, но увиденное его удивило.

– Вы не поверите, но там статуэтки сами по себе летают и о стены бьются… – сообщил он.

– Не может быть, – твёрдо сказала Лидия.

– Быть не может, – пробормотал Суковатых, попытавшись приобнять Лидию, за что получил от Славки сильный удар по печени.

– Точно вам говорю, статуи летают и о стены бьются! – Славка сделал приглашающий жест рукой. Суковатых и Лидия поочерёдно прильнули к маленькой дырочке, предназначенной для ключа.

– Так не бывает… – прошептал Суковатых, рассматривая то, что происходило за дверью. – Если бы я был полным придурком, то подумал бы, что орудует привидение.

Достав сигарету и зажигалку откуда-то из недр лифчика, Лидия жадно закурила.

– Завтра брошу, – пообещала она, затянувшись.

Грохот за дверью то усиливался, то затихал, то достигал такого накала, что закладывало уши.

– Что это?! – Суковатых перекрестился, поплевал через плечо, и, особым образом скрестив пальцы, спрятал их за спину, малодушно оберегая себя от нечистой силы.

– Горазон! – захохотал Славка. – Разве ты не слышал, папуля, что этот дом каждую ночь атакует призрак знаменитого актёра?!

– Кто атакует дом?!! – прошептал Евгений, запоздало хватаясь за печень, которую умело пробил Славка.

– А что это ты, папуля, ночью ищешь с лупой, словно Агата Кристи?! – Славка выхватил у Суковатых из нагрудного кармана рубашки огромную лупу с чёрной ручкой.

– Так все что-то ищут, – принялся оправдываться «папуля». – Весь дом, того… не спит.

– Кто не спит?!

– Все! Все по дому тихонько ползают и что-то вынюхивают!

– С лупами? – удивился Славка.

– Лупу я в сортире нашёл, она возле унитаза валялась, – стыдливо потупился Суковатых.

– Сумасшедший дом! – Славка изо всех сил пнул ногой дверь столовой.

Грохот немедленно прекратился.

В восстановленной тишине было слышно, как тикают напольные часы в холле и новостными голосами тихонько бормочет телевизор.

– Ты волшебница, дочь! – восхитился Евгений и тоже пнул дверь столовой.

Грохот возобновился.

– Блин! – подивился «папуля». – Будто и правда призрак орудует!

Он повернулся спиной к двери и стал монотонно колотить ногой в дверь.

Грохот усилился.

– Последняя… – Лидия опять достала из лифчика сигарету, но закурить не успела. Дверь, не выдержав натиска огромного Суковатых, с треском распахнулась, «папуля» со всего маху влетел в столовую и плюхнулся на пол с универсальным воплем: «Твою мать!»

В столовой царил полный разгром. На полках серванта не осталось ни одной фарфоровой статуэтки пастушек, любовно расставленных в ряд. Все они, превращённые в мелкое крошево, лежали на полу, на столе, на диване, на стульях, и не было в мире ни одного мастера, способного подарить им новую жизнь.

Воздух трещал от витавшего в нём электричества.

Никто не заметил, как в окно вышмыгнул полупрозрачный мужской силуэт…

– Ты мою маму не трожь, – наклонился Славка над Суковатых. – Она и так настрадалась.

– Она Нострадамус? – удивился Евгений и потёр ушибленный зад. – Колдует, что ли на досуге помаленьку? За деньги?

– Тьфу! – Славка в сердцах пнул фарфоровые осколки. – Если человек умер, то это надолго, если он туп, это, к сожалению, навсегда.

– Это о чём?! – заинтересовался Евгений.

– Да всё про те же Сочи восемьдесят пятого года, – вздохнул Славка, осматривая столовую.

Лидия села на корточки и собрала в пригоршню осколки.

– Кто-то пустил слух, что Ида собирает фарфоровых пастушек, – сказала она. – И все ринулись ей дарить статуэтки! Она терпеть их не могла, а пастушек всё дарили и дарили…

– Ой, я тоже дарил! – воскликнул Суковатых, поймавший, наконец, нить разговора. – На каждый день рождения дарил, на Восьмое Марта дарил, на день Сурка и в день смерти её третьего мужа тоже дарил!

– Даже страшно подумать, кто устроил это кладбище, – вздохнула Лидия, пытаясь приладить осколки друг к другу так, чтобы получилась пастушка.