XII

Когда Эрнст около часа вернулся домой, на кровати лежал раскрытый черный чемоданчик. На столе — армейские документы Ники Синглтона.

Салли поджидала его.

— Эрнст, сядь. Я хочу тебя кое о чем спросить.

Эрнст опустился на кровать.

— Почему после того, как мы вернулись с вечера у Винкельманов, ты сказал, что Норман никогда не станет твоим другом?

— Не задавай таких вопросов. Меня слишком много допрашивали за жизнь.

Но Салли и не ждала ответа на свои вопросы. В голове у нее был туман, она плохо понимала, что говорит.

— Почему тебе было плохо в ту ночь?

— Не выводи меня из себя, — сказал он. — Не ходи вокруг да около.

— Ты убил Ники Синглтона?

— Рассказать тебе все с самого начала?

— Ты убил его. Почему ты не сказал мне об этом раньше?

— Я хотел сказать. Ты не стала слушать.

— Значит, не очень хотел.

— Я говорил тебе, что мне случалось убивать.

— Говорил. Но мне казалось, что это какие-то небылицы. Тех людей я не знала.

— Понимаю, — сказал он, — убийство только тогда убийство, когда убивают кого-то из твоих знакомых.

— Я говорила не о том.

Эрнст сжал руки. Не отрываясь, смотрел на Салли.

— Я так и так собирался сегодня же все тебе рассказать.

— И ты рассчитываешь, что я тебе поверю?

— Нет, — сказал он, — разумеется, нет. — Он вскочил. — Какого черта, разуй наконец глаза — я уже в тринадцать был солдатом. А у тебя, какие трудности были у тебя в эти годы?

Салли всхлипнула.

— Так ты дашь в конце концов рассказать, как это произошло?

— Ты убил. И подробности значения не имеют… А тут еще Норман, — неожиданно добавила она, — как ты мог… Ох, Эрнст, Эрнст, Эрнст.

— Ты, — заорал он, — ты даже еще не родилась. Какое у тебя право судить меня?

— Есть, знаешь ли, такие понятия, как добро и зло.

— Не смеши меня.

— Смеши, — повторила она. — Смеши?

— В Мюнхене во время войны брат с сестрой распространяли листовки против Гитлера. Их расстреляли как изменников. А после войны объявили героями. Сегодня их снова числят изменниками.

— Я тебя не слушаю.

— Когда твой Айк вошел в Германию и увидел лагеря, он сказал: мы этого никогда не забудем. А десять лет спустя тот же самый Айк сказал…

— Знать ничего не хочу, — сказала она. — И слышать тоже.

— Нет ни добра, ни зла. А есть обстоятельства, воздаяние, наказание и люди, оказавшиеся по разные стороны, — только и всего.

Низким, непохожим на ее обычный, голосом Салли спросила:

— И много таких, как ты?

— Много.

— Эрнст, ты ненормальный.

— Да ну? А ты, как насчет тебя?

Салли не ответила.

— Ты плачешь не потому, что я убил. А потому, что я убил брата Нормана.

— Прошу тебя, очень-очень прошу, заткнись!

— Ты ничуть не лучше меня, Салли, просто тебе повезло.

— Нет, Эрнст. Если бы обстоятельства значили так много, не имело бы смысла жить.

— А смысл есть?

Салли так полоснула его взглядом, словно он ее оскорбил.

— Мне надо передохнуть, — сказала она. — Я выйду, пройдусь.

— Хорошо, — сказал он. — Понимаю.

— Что ты понимаешь?

— Что с тебя хватит. Игра проиграна. Когда ты вернешься, меня здесь не будет.

— Он понимает. — Она надела плащ. — Может, мне и повезло. Может, я даже еще не родилась… Может, ты во всем прав… Но я в западне. И никакая это не игра. Я не могу то любить, то не любить тебя. И послушай: не смей убегать. Я рассчитываю, что ты будешь здесь, когда я вернусь.

XIII

Чарли вернулся домой рано; на кухонном столе его ждала записка:

К обеду не приду. Извини. Позвонил Боб Л. и попросил срочно напечатать для него одну работу в порядке одолжения. Не забудь купить салат. В семь к ужину придет Норман. Вернусь не позже шести.

Д.

Он расположился в гостиной так, чтобы телефон был под рукой, налил себе пива. Эрнст, кончив работу, не подмел за собой, уж это-то он мог бы сделать. Надо будет поговорить с Норманом.

Чарли шел к Сонни, ожидая какой-нибудь неприятности, а вместо этого его ожидала рукопись «Все о Мэри» в синей обложке. Писака, которому поручили подредактировать сценарий, закончил работу. Сонни сказал, что ведет переговоры с одной английской студией, сценаристом будет значиться один Чарли, а когда картину запустят в производство, он получит деньги дополнительно и еще проценты от прибыли продюсера. Иду в гору, подумал Чарли. Откупорил еще бутылку пива и принялся читать отредактированный сценарий. Переделки его ошеломили.

XIV

Салли все шла и шла.

Стояла прекрасная осенняя погода. После обеда на Хаверсток-Хилл было по-воскресному людно и шумно. Передышка, отсрочка, свобода на два часа от убогих квартирок — вот что это такое. Завтра — снова в бой; а сегодня светит солнце, и как тут не радоваться. Сегодня можно прошвырнуться по Хиту[89], почитать колонку Тайнана[90], а там, глядишь, позовут покататься. Ну а снять комнату, куда разрешено приводить гостей после одиннадцати, успеется и через неделю. И как знать — вдруг вечером в «Герцоге Йоркском» Бизли отдаст пятерку, которую стрельнул черт знает когда. А попозже, может, пофартит залучить к себе на чай с шоколадным печеньем девчонку.

Салли влилась в толпу, поднимающуюся к Хампстед-Хит. В ней мелькали юнцы в вельвете и их аппетитные, как конфетки, подружки. Перед скобяным магазином бородач в красной феске на все корки ругал Христа. Молодые пары толкали коляски. Дородные, коренастые восточноевропейские евреи шествовали группами по пятеро, по трое. На каждом втором углу какой-нибудь сморчок предлагал обширный выбор воскресных газет. Гилберт Хардинг[91]всего за три пенни рассказывал вам как на духу о самом постыдном событии в своей жизни. Лакей Гитлера за те же деньги открывал всю подноготную. Так же, как и Сабрина[92]. А на другом углу, под указателем, зазывающим «К дому Китса»[93], вест-индец в продавленной шляпе, заботливо склоняясь над дочуркой, совал ей свой рожок ванильного мороженого — полизать.