Фостер чувствовал, как напрягаются мускулы его рук.

— Группа старшего детектива Уильямса и твои люди должны снова выйти на улицы и заняться поиском свидетелей. Пусть выяснят как можно больше о жертвах, о том, как они жили, об их врагах. Они должны показать фоторобот, какой вы составили, каждому, кто знал убитых. Я передам его в средства массовой информации. Мы перетрясем всех бывших заключенных, которые хоть раз в жизни брали в руки нож. Уильяме будет руководить расследованием и обо всем сообщать мне. Ты сосредоточишься на прошлом. Проверь, что случилось в 1879 году.

— Сэр…

— Грант, на свободе человек, убивающий всех, кого вздумает! — воскликнул Харрис, указывая в сторону окна. — Журналисты это разнюхали. Они утверждают, что это самый жестокий маньяк со времен Йоркширского Потрошителя.

— Значит, вы намерены поддержать эту легенду?

— Да, если это поможет поймать убийцу! — огрызнулся он.

— Нам не везло с самого начала расследования. И пусть у нас пока нет хорошей зацепки, но по крайней мере кое-что нам удалось раскопать. И вы предлагаете мне отступить?

— Не отступить, Грант. Я предлагаю заняться иной стороной расследования.

«Значит, сидеть, запершись в темной комнате с кипой документов, книг и карт», — подумал Фостер.

— Мы должны понять, что же на самом деле случилось тогда. Как говорится: «Прошлое — это другая страна».

— Это как Франция. Совсем не хочется возвращаться туда.

Харрис покачал головой:

— Я все решил.

С одной стороны, Фостер сознавал, что Харрис прав — чтобы разобраться в настоящем, они должны разгадать тайны прошлого. Но с другой стороны, преступник живет в настоящем, именно его поимкой он и хотел заняться. А теперь он будет торчать в архиве с Барнсом, пока кто-то схватит этого урода.

— Бывшая жена Грэма Эллиса придет сегодня на опознание. Я этим займусь.

— Не волнуйся, — произнес Харрис, вставая с кресла Фостера. Он забрал со стола бумаги и вышел, не оглядываясь.

Фостер схватил со стола авторучку и швырнул в стену.

Найджел стоял около Национальной библиотеки прессы и попыхивал самокруткой, когда машина Фостера с визгом пронеслась мимо, потом дала задний ход и остановилась. Из нее вышли Фостер и Дженкинс. Хизер держалась в трех ярдах позади Фостера. Когда он приблизился к дверям, то не взглянул на Найджела, не поприветствовал его, а просто прошагал мимо и скрылся в вестибюле.

— Не спрашивайте, — тихо промолвила Дженкинс Найджелу, который затушил сигарету указательным и большим пальцами и двинулся за ней.

Охрана в приемной уже ждала их, чтобы отвести в специально подготовленную комнату. Они прошли через двойные двери в маленькое, похожее на кафе помещение, где не было ничего, кроме стульев, столов и раздаточных автоматов. Опять миновали двойные двери и оказались в помещении, которое, как было известно Найджелу, предназначалось только для персонала. Вскоре они вошли в комнату, где пахло так, словно ее давно не открывали. На стенах остались следы от висевших здесь когда-то картин и календарей. В помещении не было окон, и когда Найджел рассеянно провел пальцем по столу, то заметил, что он покрыт толстым слоем пыли. В распоряжении у них было два вращающихся кресла и старый деревянный стул.

Фостер закрыл за ними двери.

— Мы будем работать тут, — буркнул он.

Найджел не понимал почему, но решил, что задавать вопросы неразумно.

— Если мы станем работать наверху или где-нибудь в основной части библиотеки, то нет гарантий, что кто-нибудь из газетчиков не попытается выяснить, что мы делаем, — объяснил Фостер. — Ваш приятель Гэри Кент или еще какой-нибудь пронырливый журналист сунет несколько купюр одному из библиотекарей в обмен на возможность посмотреть документы, которые мы изучаем. Здесь мы можем быть уверены, что нас никто не побеспокоит.

— Но это не решает проблему в случае, если кто-либо из персонала куплен, — вмешалась Хизер.

— Нет. Я заказал копии всех национальных газет, выпущенных в семидесятых годах девятнадцатого века.

— Всех? — недоверчиво спросил Найджел.

— Да. Поэтому им придется сильно попотеть, прежде чем они доберутся до 1879 года. Но я сомневаюсь, что им это удастся. Они очень ленивы.

В дверь постучали. Фостер открыл ее, произнес несколько слов и закрыл. Найджел обратил внимание, что в правой руке он держал подшивку «Кенсингтон ньюс и Уэст-Лондон Таймс» за 1879 год, из которой в субботу вечером он узнал детали третьего убийства.

— Я попросил дежурного лично принести мне газету за 1879 год и предупредил, что если хоть что-нибудь станет известно прессе, я пойму, откуда произошла утечка. — Он бросил подшивку на стол. Она упала с глухим стуком, и скопившаяся между страницами пыль вылетела наружу. — Мы посмотрим эту газету первой, — продолжил Фостер. — Когда принесут остальное, мы все внимательно изучим. Надо выяснить как можно больше о тех преступлениях.

— Большинство национальных газет в микрофильмах, — сказал Найджел. — Нам необходимо…

— Устройство для чтения микрофильмов скоро принесут, мистер Барнс!

Найджел уже заметил, что Фостер имел привычку ко всему подходить основательно.

Фостер листал газетную подшивку. Он переворачивал страницы, пока не добрался до выпуска за одиннадцатое апреля.

— Вот оно! — воскликнул он.

Хизер встала и заглянула ему через плечо. Найджел остался на месте, рассматривая устройство для чтения микрофильмов, которое только что принесли.

Кенсингтонский ужас: очередное преступление.

В прошлую субботу в Ноттинг-Дейл случилось очередное трагическое и ужасающее преступление, к которым за последние две недели уже привыкли жители этих мест.

Чтобы описать происшествие более четко и лаконично, нужно было указать место последнего преступления. Сондерс-роуд — находящийся в стадии реконструкции жилой район — располагался к западу от железнодорожной линии западного Лондона, где до некоторых пор были пустыри и пастбища для скота.

Вечером в прошлую пятницу жители Сондерс-роуд еще не ведали о подстерегавшем их ужасе, притаившемся в нескольких ярдах от излюбленного места их отдыха, рядом с замком Норланда, где монахи и проповедники наставляли на истинный путь страждущие сердца бедняков. Пока жители тихой улицы спали, изуродованный труп бедного Джона Олмана, тридцативосьмилетнего разъездного торговца, ирландца по происхождению, отца троих детей, жившего неподалеку на Стеббинг-стрит, был спрятан на маленьком пустыре в западной части улицы. На следующий день около полудня один из местных жителей, совершавших свой дневной моцион, был потрясен жутким зрелищем — под насыпью лежало тело мистера Олмана.

Как стало известно позднее, Олман имел хорошую репутацию среди соседей, но страдал любовью к выпивке. Тем вечером он возвращался домой из таверны «Куинс армс», находившейся на пересечении Куинс и Норланд-роуд, когда на него напал убийца. Как и в случае с тремя предыдущими жертвами, смерть наступила в результате ножевого ранения в сердце.