– Скоро будет семь лет, – призналась Феба.

– О боже! – воскликнул Роджер.

Судя по его потрясенному виду, он, несомненно, заключил, что Феба вышла замуж, едва оторвавшись от материнской груди.

– Этот брак устроили мои родители, – сдавленным голосом объяснила Феба.

– Какой ужас! – сочувственно произнес Роджер.

Феба незамедлительно залилась слезами, и он сразу же стал олицетворением заботы и сострадания.

Лили, вспомнив, что писал ей брат по поводу неудержимой тяги своего друга к беспомощным плачущим женщинам, не смогла сдержать улыбки. Лучшей тактики, чтобы завоевать сердце Роджера Хилтона, Феба не могла и придумать.

Оставив безутешную молодую вдову на попечение Роджера, Лили, отведя супругу Эдварда в сторону, спросила, не хочет ли она что-нибудь получить в подарок от мужа, например, какое-нибудь украшение.

– О да! – с жаром воскликнула Сесилия. – В ювелирном магазине на Бат-стрит есть изумительный перстень с бриллиантом. Я от него просто без ума. Если бы Эдвард подарил мне этот перстень, я стала бы самой счастливой женщиной на свете!

Лили была поражена происшедшей с ней переменой. Только теперь она поняла, что имел в виду Хокхерст, говоря, что Сесилия может быть милым, прелестным созданием.

Если замысел Лили сработает, у девочки скоро снова появится повод для радости.

– Судя по вашему описанию, перстень такой красивый, что я горю от нетерпения увидеть его, – сказала она. – Возможно, вы мне его как-нибудь покажете.

– С удовольствием! – воскликнула Сесилия, несомненно, так же жаждавшая еще раз взглянуть на украшение. – Быть может, мы сходим прямо сейчас? Я видела его в ювелирном магазине «Форни и сын», это совсем недалеко отсюда.

– Отлично, – согласилась Лили, понимая, что очень рискует. Ведь Хокхерст может прийти к ней домой до того, как она успеет вернуться. Впрочем, тут уж ничего не поделаешь.

Выходя из курзала в сопровождении Сесилии, молодая актриса оглянулась на Фебу и сэра Роджера. Они были настолько поглощены разговором, что вряд ли заметили бы упавшее прямо к их ногам пушечное ядро.

Перстень, присмотренный Сесилией, был с бриллиантом в несколько карат, вставленным в золотую оправу тонкой работы. Лили примерила его под бдительным оком худого юноши с редкими волосами цвета соломы. Молодая женщина решила, что это едва ли был Форни или сын, скорее уж внук.

Перстень показался Лили чересчур большим и вычурным, но ее спутница, судя по всему, была от него в восторге.

– Он же ужасно дорогой, – заметила Лили, узнав, сколько стоит перстень. – Должно быть, ваш супруг не стеснен в средствах.

Сесилия никак не могла оторвать от бриллианта жадного взора.

– Нет, он не очень богат, – призналась она, – но я хочу этот перстень больше всего на свете. Если муж подарит мне его, клянусь, я больше ничего не буду у него просить!

Лили усомнилась в этом, но все же спросила:

– Вы хотите сказать, что, если ваш супруг подарит вам этот перстень, вы уверитесь в том, что он вас любит?

– О да! – с жаром заверила ее Сесилия.

Выходя из магазина «Форни и сын», Лили сказала:

– Не сомневаюсь, ваш супруг просто не догадывается, как важны для вас его подарки. Он не понимает, что вы считаете их доказательством его любви. Обещайте, что, если он в ближайшее время сделает вам подарок, вы объясните, как много это для вас значит и почему.

Сесилия удивилась необычной просьбе Лили, но послушно дала слово.

Молодые женщины расстались у дверей магазина. Сесилия направилась назад в зал с минеральными источниками к своим спутницам, а Лили остановилась, обдумывая свой следующий шаг. Ей надо послать Эдварду записку, соглашаясь с ним встретиться, но написать ее дома она не сможет, так как там наверняка ее уже ждет Хокхерст.

Лили решила зайти в находящуюся поблизости гостиницу «Йорк-хауз». В просторном вестибюле она села за письменный стол, где были предусмотрительно приготовлены перья, чернила, бумага и воск.

Молодая женщина написала Эдварду, что встретится с ним завтра в десять утра на Бат-стрит у колоннады курзала.

Запечатав записку воском, Лили поспешила к красивому каменному портику на Столл-стрит, где в ожидании расходящейся из курзала публики собирались кэбы. Найдя там свободного извозчика, она поручила ему доставить послание Палу.

Покончив с неотложными делами, Лили заторопилась домой. Хокхерст будет допытываться, что ее задержало, но она пока не собиралась раскрывать ему свой план помирить Эдварда и Сесилию. Завтра, одержав эту маленькую победу, она поделится ею с Деймоном, и он будет горд за нее.

Хокхерст, приехав к Лили домой, с удивлением услышал от горничной, что она утром ушла по делам и до сих пор не возвращалась. После настойчивых расспросов Труда призналась, что ее госпожа направилась в курзал. Странное место для деловых встреч.

Деймон не привык доверять женщинам, и его не покидало гложущее чувство беспокойства, что Лили ведет с ним какую-то тонкую непонятную игру.

Дожидаясь ее в гостиной, он перебирал в памяти чарующие часы, проведенные с молодой женщиной. Скука и чувство неудовлетворенности, донимавшие его во время приездов в Бат, бесследно исчезли с того момента, как он с ней познакомился. Лили не играла с ним, не вела глупых кокетливых разговоров. Она была самой собой – вот почему он тоже мог быть самим собой, когда общался с ней.

Нахмурившись, Хокхерст взглянул на бронзовые с позолотой часы на каминной полке. Минуло уже полчаса после того срока, когда он обещал Лили прийти. Она еще ни разу не заставляла его ждать так долго.

Интересно, имеет ли она хоть какое-нибудь понятие о том, каких усилий стоило ему расстаться с ней после прогулки в Сидни-Гарденз. Прежде Деймону никогда еще не было так трудно следовать своему принципу: хочешь повелевать женщиной – умей владеть собой. В тот вечер ему неудержимо хотелось довершить начатое.

Но он ценил гордость и силу духа Лили. Она так решительно заявила, что не станет его любовницей, и Деймону хотелось дать ей время хорошенько обдумать тот шаг, который ей предстоит сделать.

Он хотел, чтобы гордая женщина сама поняла и приняла то, по чему изнывает ее тело.

Но сам ждать он больше уже не может.

Дверь распахнулась, и в гостиную стремительно влетела Лили, восхитительная в белом муслиновом платье и белой французской шляпке с широкими полями, отделанной лиловыми шелковыми лентами. Под ажурным кружевом, украшающим край юбки, Хокхерст успел разглядеть лиловые туфельки.

– Прошу прощения за опоздание, – начала с порога молодая женщина, стягивая длинные перчатки. – Дела задержали меня дольше, чем я рассчитывала.