«Дель Понте и Гаагский трибунал пытаются переписать историю Хорватской Отечественной Войны. Они надеются криминализировать Операцию „Шторм“ и вместе с ней столь тяжело завоеванную борьбу Хорватии за независимость. Если генерал Готовина будет отправлен в Гаагу, там его признают виновным по фальшивым обвинениям в „командной ответственности“ за изолированные инциденты, которые имели место во время и после операции. Подобные инциденты случаются в любой военной операции. Данное обвинение – посягательство не только на жизнь и достоинство нашего героя, но и на жизнь и достоинство хорватского народа. Это нож в сердце всей хорватской нации: с этого момента официальный суд истории установит, что страна стоит на массовых преступлениях и этнических чистках. Это делегитимизирует сами основания независимости Хорватии в глазах мира. Это создаст моральные и легальные основания для восстановления „Великой Сербии“»…

Насчет просербской направленности ооновского суда авторы явно перебрали. В Белграде честят Гаагу и Карлу дель Понте ничуть не менее убежденно, чем в Загребе, тамошние горячие головы не сомневаются, что трибунал откровенно подсуживает хорватам и боснякам, а ныне косовским албанцам. В конце концов, именно Милошевич умер в гаагской камере, а лидеры хорватов и боснийских мусульман Туджман и Изетбегович – в своих постелях… Страстность только подчеркивает: это удивительный документ, без сомнения, искренний и странно правдивый. Автопортрет национализма, в данном случае хорватского, но на самом деле любого, получился очень реалистический. Ибо кредо хорватского национализма ничем не отличается от причитаний сербского или босняцкого или албанского национализмов. Они противоположны только в том смысле, что целят друг в друга. В остальном они близнецы-братья.

Сердцевина манифеста – вопрос о беспредельной правоте национализма. Независимость – наше право, и поэтому мы правы, несмотря на огонь и кровь своих и чужих невинных. Свои – жертвы святой цели, а чужих невинных не бывает. Братоубийство, огонь и кровь – неизбежность в великой борьбе, так всегда было. И вообще это не более чем эпизод с точки зрения матери-истории. Жертвы забываются. Будем славить наших героев…

Крик националистической души не меняется в веках. Но сами века меняются. Мировое сообщество и сегодня термин довольно условный. Но после безумия и кошмаров двух мировых войн сложился мировой консенсус о том, что есть черта, край, который переступать нельзя: военные преступления, этнические чистки, геноцид не могут быть оправданы ничем. Мандат и миссия Гаагского суда по преступлениям в бывшей Югославии в этом и заключаются: сорвать романтический флер с реального братоубийства, низринуть с пьедесталов патриотизм, который не останавливается перед негодяйством и готов утверждать себя преступлениями против человечества, вернуть в свои права гуманизм.

Милошевич, действительно, умер в камере, что привело наших патриотов в странный восторг: герой он и в камере герой, натянул нос ненавистной Карлице… Изетбегович умер в октябре 2003 года. Ему уже была выписана повестка в суд… Милостивей всего судьба отнеслась к Туджману. Или он поступил коварней всего по отношению к Дель Понте. Он умер четырьмя годами раньше. Жаль. Проживи Туджман и Изетбегович подольше, и три лорда югославской войны смогли бы доспорить старые споры – на прогулках в гаагской тюрьме Швенинген.

Сказать, что с Канар генерал Готовина попал на нары, было бы некоторым преувеличением. Последнее прибежище свергнутых героев, патриотов-негодяев – тюрьма Швенинген в трех километрах от суда – не четырехзвездный отель, но довольно комфортабельное заведение. Отдельные камеры (туалет, душ, радио, спутниковое ТВ). Их временные обладатели могут ежедневно звонить родным и друзьям. Право на визиты, включая интимное общение, не ставится под сомнение (59-летний сербский генерал Небойша Павкович, не выходя из камеры, стал отцом). Библиотека, гимнастический зал, молельни… Сегрегации по национальному признаку не замечено. Все заключенные – братья-враги – общаются друг с другом. Говорят, между ними установился очень приличный модус вивенди. Остается только пожалеть, что вся эта банда лидеров бывшей Югославии оказалась в тюрьме после, а не до. Тогда, быть может, и самой Югославской трагедии можно было избежать. Это было бы скромной ценой.

Русский контекст югославских реалий полон гротеска. В шепотах и криках публичной отечественной политики сквозит такое же отторжение Гааги, как и в воротящих друг от друга носы югославских столицах. И такое же обличение венца зла – Карлы Дель Понте, неважно, что она уже ушла. И главное – готовность заключить в свои объятия национализм. Правда, из букета югославских национализмов наши патриоты выбрали один – сербский.

Но прежде всего они героически воюют с собственным прошлым. В моде крутой постсоветский патриотизм. Немедленно признать Абхазию, Южную Осетию и Приднестровье! Ни к чему не обязывает, но державно! Имперская страсть изливается в плачах! И зачем мы вообще отдали Крым, Северный Казахстан, районы Прибалтики… Это было национальным предательством – на иной приговор, кроме расстрельного, участникам договора в Беловежской пуще политики-патриоты не согласны.

Не ведают, что говорят. Это все-таки лучше, чем когда творят. Слава Богу, им не представилось возможности реализовать свои идеи. Однако наглядный эксперимент по проверке истинно патриотических теорий был поставлен – в Югославии. Там прежде, чем размежеваться, очень трезвые вожди на страже национальных интересов решили сначала выяснить все свои споры и претензии до конца. Это кончилось сущим адом – для народов. А для авторов благих намерений – международным судом.

PS.

В ноябре 2012 года генерал Готовина был оправдан Гаагским судом в ходе аппелации. (Мы вернемся к этому сюжету в конце истории.)

Мировая дискуссия по вопросу об объявленной независимости Косова являет собой странный дуэт, вернее хор на два голоса. Каждый из голосов тянет свою партию, принципиально не слыша партнера. Гармония тут невозможна по определению.

Сербия (и ряд государств, включая Россию) гневно утверждает, что у косоваров нет ни малейшего права на независимость без согласия Белграда, потому что никто не имеет права посягать на территориальную целостность Сербии, и соответственно Косово была, есть и пребудет вовеки сербской провинцией. Сербия (и ряд государств, включая Россию) права. В международном праве зафиксирован принцип нерушимости границ. Это один из столпов устойчивого миропорядка.

Косово гордо провозглашает, что право на независимость этой бывшей сербской провинции выстрадано, завоевано и подтверждено сполна. (И немалое число государств, включая США, Германию, Францию, Великобританию, это признали.) Юридически эта позиция столь же обоснована. ООН давно признала право наций на самоопределение. Это право многократно применялось в послевоенной истории человечества.

Налицо коллизия двух норм. Ни одна из них не выше другой, обе действуют при том, что совершенно очевидно: в принципе они несовместимы. Или наоборот. В принципе они несовместимы, но отменить нельзя ни одну из них. Представим, что границы перестали быть нерушимыми, и в мире воцарится хаос. Прикроем в воображении право наций на самоопределение, и это будет другой путь к катаклизмам, ибо легальный управляемый процесс перемен в мире станет невозможен. Это такая деликатная диалектическая ситуация, когда одна норма работает на статус-кво, а другая делает возможными перемены. А мировое сообщество жизненно нуждается и в том, и в другом, вынужденно лавируя между ними. Мантра международного сообщества: тут нет прецедентов, каждая ситуация индивидуальна. Нелогично? Мы, однако, имеем дело не с играми в формальную логику. Главное не наломать дров. Нет ничего более опасного, чем объявить одно на все случаи жизни правило. Кроме принципов существуют обстоятельства. И последствия.