– Да что я – враг самому себе? – заверил его я.

Командир вышел. Я обернулся, глядя на запертую дверь. «Догадается Лисица зайти сюда, – думал я, – и какие могут быть последствия, если я на секунду выйду к ней?»

Не успел я прикинуть последовательность переноса ног через штурвал и рычаги, как в кабину зашла Лисица.

– Ну, голубушка! – заорал я на нее. – Как понимать…

– Тихо! – перебила она меня, собирая подносы с остатками еды. – Пассажиры хамить начинают.

– Расслабляются ребята! – равнодушно ответил я. – Но ты мне скажи, какого черта…

– Как бы это расслабление нам всем боком не вышло, – снова перебила Лисица, не обращая внимания на мой гнев. – У одного из них оружие.

Я снова обрел способность слышать и понимать собеседника.

– С чего ты взяла?

– Видела. Под пиджаком наплечник мелькнул.

– Наверное, положено, – сказал я. – Телохранители.

– Но ты все же будь готов, – сказала Лисица. – И запри дверь на замок.

– Что? К чему я должен быть готов? – крикнул я, но она уже скрылась за дверью.

Я заперся, как Лисица велела. Моторы заунывно гудели, облака медленно плыли под нами, солнце сверкало ослепительно. Самолет держался прекрасно, не в пример моему неопределенному положению. Вернувшись на свое служебное место, я погрузился в размышления и попытался взглянуть на себя с более оптимистических позиций.

Предположим, я слишком сгустил краски, и никакого сговора между командиром и Лисицей нет. Если это так, то у меня появляется слабая надежда оправдаться перед командиром за свое появление на борту. Например, безумием влюбленного авантюриста. Если такой ответ командира устроит и он меня простит, то в аэропорту прибытия мы расстанемся тихо и мирно. Я симулирую приступ аппендицита, меня увезут в больницу, а командир получит настоящего второго пилота.

Мое внимание вдруг привлекла красная лампочка, расположенная слева от командирского штурвала. Она часто моргала, словно неисправный светофор. Я встал, обошел кресла и присел у панели. Лампочка отчаянно сигналила, словно о чем-то просила меня. Что это значит? Пожар? Или отвалились крылья?

Я осторожно постучал по лампочке пальцем – это был единственный способ ремонта самолетов, которым я владел. «Ну, сколько можно в туалете сидеть? – с раздражением вспомнил я командира. – В самолете черт знает что творится, а он над унитазом потеет!»

Только я хотел выйти в салон, чтобы сказать Лисице про красную лампочку, как она погасла. У меня сразу отлегло от сердца. «Ерунда какая-то, – подумал я. – Наверное, это какой-нибудь малозначимый индикатор».

Я не спешил занять свое место и на правах хозяина стал рассматривать кабину. И почему у меня коленки дрожали при виде кресла пилота? Подумаешь, невидаль какая! Все то же самое, что и в «Жигулях», только индикаторов и кнопок побольше. Не боги горшки обжигают! Штурвал налево – самолет налево, штурвал направо – он направо. Поглядывай за высотой и топливом – вот и все дела!

Судя по этим мыслям, я уже вполне созрел до того, чтобы в полном объеме приступить к своим обязанностям. Лишь остатки здравого разума удерживали меня от того, чтобы не сесть в кресло и не начать дергать штурвал из стороны в сторону, облетая облака и гоняясь за стаями птиц.

От блаженного созерцания приборной панели меня отвлек громкий щелчок, прозвучавший в салоне. Он не был похож на звук, с каким отламываются крылья или отрывается хвост у самолета, и потому особенно не напугал меня. И все же я подошел к двери вплотную и, затаив дыхание, прислушался.

Затаивать дыхание как раз было не обязательно. За дверью раздались совершенно отчетливые щелчки, которые очень здорово смахивали на пистолетные выстрелы. Кажется, громыхнуло раза три или четыре, а затем все снова стихло.

«Что бы это значило», – подумал я, на всякий случай подойдя к креслу – то ли для того, чтобы не схлопотать через дверь случайную пулю, то ли готовясь защищать от террористов штурвал, как родину.

На пульте снова вспыхнула красная лампочка и требовательно замигала. Я стоял рядом с ней, как с глухонемым начальником, не понимая, чего от меня хотят. Ощущение разворачивающейся катастрофы наваливалось на меня, как снежная лавина. Я ничего не понимал, но боялся даже что-то предположить, потому как любое нестандартное событие на этом борту могло быть только суровым приговором.

Время шло, красная лампочка продолжала мигать, но самолет летел ровно и гладко, будто корабль плыл по тихому морю, и в дверь кабины никто не ломился. Из салона больше не доносилось ни звука.

«И что дальше? – думал я. – Долго я буду прислушиваться к гулу моторов и тупо смотреть на лампочку? Еще десять минут? Или двадцать? Или до тех пор, пока самолет не начнет падать?»

Я задавал себе вопросы, но не мог на них ответить. Вероятнее всего, оправдались худшие опасения Лисицы: кто-то из пассажиров начал шалить. Но я не хотел думать о том, в чем эта шалость выражалась и к каким последствиям она могла привести.

Потеряв терпение безвольно ожидать решения своей участи, я медленно повернул замок и приоткрыл дверь. В служебном отсеке никого не было. Штора, отделяющая салон, была задвинута, и я его не видел. Перешагнув порог кабины, я приблизился к шторе. Мне показалось, что в салоне что-то негромко лязгнуло. Я чуть сдвинул штору и одним глазом увидел Лисицу. На ней был спортивный комбез и кроссовки, а небесного цвета костюм, который ей так шел, валялся на полу. Лисица проводила какие-то манипуляции с чемоданом, который лежал на столе. Этот чемодан я сразу узнал – его занес в самолет один из амбалов.

Я перевел взгляд на диван, и мой глаз едва не вылез из орбиты. Свесив голову, на диване лежал пожилой господин, и, судя по крови, обильно капающей из его уха, он был основательно мертв. Один из охранников в окровавленной рубашке лежал на полу посреди салона. Второй в позе кучера сидел рядом с баром, опираясь спиной на полку с бутылками. Их тела были неподвижны, как манекены.

Лисица, все более нервничая, пыталась открыть замки. Я подумал, что чемодан, который охраняли два мордоворота, так просто не открывается и наверняка имеет хитрую систему кодов.

– «Ты одинока подобно звезде, – тихонько запела Лисица дрожащим от злости голосом. – Что же ты хочешь? Что нужно тебе?..»

Она вдруг вскинула голову и увидела мой глаз. Лисица поставила чемодан на торец, словно хотела прикрыться им от меня.

– Как ты посмел, – произнесла она издевательски-насмешливым тоном, – как ты посмел оставить штурвал в момент преодоления мощного атмосферного фронта?

Я вышел из-за шторы. Произошло что-то ужасное, какое-то светопреставление, и мне, видимо, предстояло пережить самое сильное потрясение в своей жизни.

– Что это? – спросил я, безотрывно глядя Лисице в глаза.

– Поставь, пожалуйста, у двери! – сказала она, снимая чемодан со стола. – Какой тяжелый!