– Да. Он хороший… Или казался таким, когда мне было двенадцать лет.

Лелик, Лелик, бледная спирохета! Лелик много замечает, но мало говорит. Лелик рисует в тетради супергероев и придумывает о них истории. Однажды показал Тишке свою тетрадь. Его автопортрет тоже был там, но не среди героев, а на внутренней стороне обложки.

– Почему ты не с ними?

Тишка ожидала, что Лелик придумает себе какую-нибудь выдающуюся суперспособность. Скажем, умение взглядом прожигать дыры. Или летать!

Мальчик покачал головой:

– Потому что я не герой. Я наблюдатель.

– Это же неинтересно!

– Зато важно. Кто-то ведь должен вести летопись событий. Супергероев в конце концов убьют.

– Летописца тоже могут!

– Ну и пусть. Зато летопись останется. Память – это самое важное.

Лелик делает дурацкие вещи. Прячет плюшевых мышей по выдвижным ящикам. Ставит железную коробочку под водосточной трубой и говорит, что в нее льются песни дождя. Раскладывает кленовые листья по подоконникам, и когда тетя Люда открывает форточку, сквозняк разносит их по комнате.

Тетя Люда сердится, а Тишка думает: листья на полу – это ведь так красиво.

– …В детстве он мне нравился. Наверное, я могла бы даже назвать его своим другом. Случаются ведь такие краткосрочные друзья в жизни человека, правда?

– А сейчас?

Яна задумалась.

– Я не знаю, кто он такой, – сказала она наконец. – По-моему, с прежним Леликом его роднят только уши.

– Говорите, он приехал вчера?

– Да. Вчера утром.

– Судя по оживлению в вашем семействе, можно ожидать скорого появления его отца, – пробормотал Макар.

Яна Тишко слабо улыбнулась и покачала головой:

– Вряд ли. Дядя Юра всегда был наособицу. Приглашение Прохора он принял, потому что…

Он запнулась и растерянно посмотрела на Бабкина и Макара.

– Ой. Я вдруг поняла, что не знаю, зачем он приехал тогда в Литвиновку. Прохор над ним насмехался. А дядя Юра с отцом разговаривал так, как будто за каждое слово ему приходится платить.

– Это тоже выясним. – Илюшин помахал официантке и попросил еще кофе. – Кстати, где он живет?

– В Питере. Кажется.

Второй выразительный взгляд Илюшина в сторону напарника. «Еще и Питер», – вздохнул Бабкин, добавляя пометку в блокноте. Кроме шоколада для Машки, он традиционно привозил оттуда простуду.

– Чем сейчас занимаются ваши сестры?

– Не знаю. – Яна почувствовала себя ученицей, которая плохо подготовилась к экзамену. – Я не успела их расспросить. По правде говоря, они не рвались со мной общаться.

Бабкин хмыкнул.

– Они живут в вашем доме и при этом не хотят с вами общаться?

– Не то чтобы не хотят…

Черт, это трудно было объяснить.

– Просто некоторые очень деликатны, – пришел на помощь Макар. – В отличие от тебя, мой стенобитный друг.

– Нет, дело не в деликатности. Но поймите, они ведь по-прежнему видят во мне убийцу Пашки. В семье у меня своя роль, и это роль преступницы. Паршивой овцы. А я больше не готова ее играть. Теперь, когда я знаю, что убийца не я, мне все время хочется наорать на них, встряхнуть, заставить смотреть на меня другими глазами. Крикнуть им: «Вы столько лет ошибались!» Я понимаю, что этого не стоит делать…

– Преждевременно, – согласился Макар. – Любой из них мог быть тем, кто взял в руки настоящую малахитовую вазу.

– И тогда вы живете под одной крышей с убийцей, – подытожил Сергей.

Яна потерла нос и смешно поморщилась:

– Знаете, я пятнадцать лет жила под одной крышей с убийцей. Потерплю уж еще немного.

Илюшин рассмеялся. До Сергея не сразу дошло, о чем она говорит, но поняв, он осуждающе покачал головой. Если девочка права и история со смертью ее брата и в самом деле не так однозначна, как выглядела, то слет родственников на место давнего преступления ему не нравился.

– Скорее всего, они приехали делить наследство, – отвечая на его невысказанные мысли, пробормотал Илюшин. – Но в любом случае рядом с ними может быть небезопасно. Яна, как вы смотрите на то, чтобы представить меня своим другом?

– Хотите поселиться вместе с нами? – догадалась она.

– Хотя бы на несколько дней. Неплохо бы собственными глазами взглянуть на место преступления и познакомиться с вашей родней.

Она не задумалась ни на секунду:

– Никаких проблем! Дом огромный, там куча места. Сможете расположиться где пожелаете.

– Вот и прекрасно.

«Быстро же они договорились, – подумал Сергей. – Вот так всегда. Кому-то предстоит раскапывать ограбление столетней давности, а кто-то будет наслаждаться компанией трех хорошеньких девиц».

Я видел, как они вышли из кафе. Худощавый взъерошенный парень придержал дверь перед Яной, здоровяк шел замыкающим. Мой «Ауди» был припаркован близко, я успел хорошо их разглядеть.

Парню лет тридцать, вряд ли больше. Умное лицо, располагающее. Губы насмешливые, хорошего рисунка, без инфантильной припухлости, которую так часто можно встретить у наших ровесников. И прищуривается. Когда он обернулся ко второму, я поймал характерный наклон головы. Бьюсь об заклад, он часто наклоняет голову, когда прислушивается или всматривается. Словно меняет угол обзора.

Второй мне не понравился. Бритая башка, угрюмый взгляд, тяжелый подбородок. Про таких говорят – зыркает. Ну да, так и есть. Он и на меня зыркнул, но я опустил глаза в смартфон и почти сразу почувствовал, как чужой взгляд перестал давить на меня.

Они посадили Яну в такси, а сами двинулись к черному БМВ на другой стороне улицы. Я не сомневался, что за руль паркетника сядет бритый, и оказался прав.

Кто они такие? Братки, чтобы вышибать долги?

Чушь. Во-первых, из кого?

Во-вторых, на братка похож только здоровяк. Присутствие второго парня – я окрестил его Умником – меняло все дело.

Что им здесь надо?

Интуиция подсказывала, что эти двое как-то связаны с наследством Раисы и Прохора.

Когда я вернулся домой, мне навстречу по лестнице спускалась Вероника. Кажется, я застыл на месте. Она и в детстве оказывала на меня такое воздействие. Не из-за ее особенной красоты. Я вообще не уверен, можно ли назвать ее красивой. Просто когда видишь ее, хочется стоять и смотреть, вот и все.

Помню, я тогда много раз пытался ее нарисовать. Женька требовала от меня портрета, а Вероника ни разу не просила об этом. И все-таки я пробовал, снова и снова. У меня была своя секретная тетрадка, и в ней с каждой страницы смотрело ее лицо.