— Все взаимосвязано, — проговорил Соклей. — Если бы генералы не воевали, кто-нибудь из них мог бы расправиться с пиратами. Однако пока что генералы пользуются услугами пиратов, поэтому те совсем обнаглели.

— Ты, наверное, прав. — Менедем махнул в сторону переполненной гавани. — Птолемей смог бы с ними расправиться, если бы захотел. У него здесь флот. И Антигон тоже смог бы, хотя его суда и рассыпаны повсюду. Но кто охотится за пиратами в этих краях? Только наш маленький Родос, и всё.

— Если один из генералов победит, то, возможно, он станет больше заботиться о надлежащем управлении своими владениями, — вздохнул Соклей. — Однако они дерутся друг с другом с тех пор, как умер Александр, и даже их перемирие закончилось так быстро, что никто не успел и глазом моргнуть.

— И войне не видно конца, — добавил Менедем.

Соклею очень хотелось бы возразить двоюродному брату, но он лишь кивнул в знак согласия.

* * *

Побеленные стены, мрамор, яркая черепица крыш на фоне буйной весенней зелени делали Кос одним из самых красивых городов на побережье Эгейского — а то и всего Внутреннего моря.

Менедем быстро зашагал по пирсу, возле которого стояла «Афродита», Соклей следовал за ним по пятам.

— Я даже помню, как найти дом старого Ксенофана, — сказал Менедем. — Пройти две улицы, повернуть направо, миновать еще три улицы, и вот он — прямо напротив борделя для мальчиков.

Кос был таким же молодым городом, как и Родос, даже моложе, и он был построен по четкому плану. На этом же острове некогда находился еще один город, более древний, под названием Меропы, он лежал далеко на юго-западе, но землетрясение и грабительский рейд спартанцев во время Пелопоннесской войны покончили с ним. Новый полис был обращен лицом к Анатолии, а не к Элладе.

Менедем и Соклей прошли две улицы, потом еще три, но не увидели никакого дома торговца шелком и никакого борделя для мальчиков.

Менедем зарылся пальцами ног в грязь узкой улицы.

— Я уверен, что в прошлом году мы шли именно так, — пробормотал он. — Помнишь? Нам еще пришлось дать прохожему пару оболов, чтобы разузнать дорогу.

— Помню, — ответил Соклей. — Вообще-то мне кажется, что вроде тот парень говорил — две улицы прямо и три в сторону. Если бы мы прошли еще одну улицу и свернули налево…

— Я уверен, мы прошли две улицы прямо, затем повернули и миновали еще три. — Менедем огляделся, потом пожал плечами. — Но этого не может быть, верно? — Он посмотрел на двоюродного брата уважительно, но грустно. — Хорошо, мой дорогой, попытаемся сделать, как говоришь ты. Я знаю, у тебя такой же нюх на детали, как у лисицы, охотящейся на цыплят.

Еще один квартал вперед, потом еще один — влево, и они оказались у борделя для мальчиков. Дверь на улицу была приоткрыта, и в передней борделя слонялись рабы, поджидавшие тех, кто их возжелает.

Соклей не сказал: «А что я тебе говорил!» — и Менедем пожалел об этом: он предпочел бы такое заявление самодовольному выражению, которое появилось на лице его двоюродного брата.

Дом напротив борделя тоже был знакомым.

Менедем постучал в дверь, и вскоре ее открыл пухлый кариец, улыбнувшийся посетителям.

— О, да это господа с Родоса! Радуйтесь! Добро пожаловать, заходите. — Он почти безупречно говорил по-эллински.

— Радуйся. — Менедем шагнул к рабу, и тот отступил в сторону, чтобы пропустить его и Соклея.

— Как поживаешь, Пиксодар? — спросил Соклей.

Менедем улыбнулся. Да уж, его двоюродный брат не упускал ни одной мелочи. В прошлом году он тоже помнил имя этого раба. А Менедем услышал его и вскоре забыл.

— А как поживает Ксенофан? — продолжал Соклей.

Выразительные черные брови Пиксодара сошлись у переносицы.

— А разве вы не слышали? — Он покачал головой, доказав тем самым, что он — варвар, хоть и прожил невесть сколько среди эллинов. — Нет, конечно же, не слышали, потому что это случилось спустя пару месяцев после окончания сезона навигации. Ксенофан заболел воспалением легких и умер. У него не осталось детей, как вы знаете. Он был так добр, что в своем завещании дал мне вольную и оставил мне свое дело.

— А… Понимаю, — медленно проговорил Менедем.

Такое нередко случалось. Если бы его отец или отец Соклея умерли бездетными… Менедем не хотел об этом даже думать. Зато подумал: «Вот теперь я уже точно не забуду имя Пиксодара».

— Пожалуйте в дом! — И раб — нет, теперь свободный человек — провел их в комнату, где они в прошлом году торговались с Ксенофаном.

Кариец указал на стулья.

— Садитесь, почтеннейшие.

Потом он кликнул раба, чтобы тот принес вина. Год назад он приносил вино сам.

Когда раб появился с вином, Пиксодар выплеснул немного из своей чаши, совершая либатий.

— Мой господин умер в возрасте семидесяти с лишним лет от роду. Нам повезет, если мы проживем столько.

— Это верно. — Менедем тоже плеснул на пол немного вина в память о Ксенофане. Так же поступил и Соклей.

Менедем посмотрел на двоюродного брата. Их отцам было за пятьдесят. Сколько еще проживут Филодем с Лисистратом? Сколько проживут они сами? Менедему стало не по себе, как будто он услышал крик совы среди бела дня, и юноша сделал большой глоток вина. И вновь Соклей последовал примеру брата. Может, он думал о том же самом, Менедем не удивился бы этому. Подобные мысли были для Соклея гораздо типичнее, чем для него самого.

«Я не создан для того, чтобы вникать в суть вещей», — подумал он и отхлебнул еще вина.

Некоторое время спустя Пиксодар спросил:

— И что нового в мире?

Менедем засмеялся.

— Живя на Косе, ты должен знать новости лучше, чем мы, потому что большая часть новостей — дело рук Птолемея.

— Верно. — Пиксодара явно это не радовало, и мгновение спустя он объяснил почему: — Теперь еще больше пьяных воинов буянят на улицах в любое время дня и ночи. — Он пожал плечами. — Спрашивается, как жить мирному человеку?

Потом кариец указал на Менедема и поинтересовался:

— В прошлом году ты ходил далеко на запад. Как прошло путешествие? Какие новости ты привез из тамошних мест?

Поскольку сезон мореплавания только что начался, скорее всего, корабли из Великой Эллады пока еще не приходили в эти воды.

Менедем рассказал о войне римлян с самнитами и о куда более важной и грандиозной войне Сиракуз с Карфагеном. Он также поведал Пиксодару о путешествии «Афродиты» с флотом, везущим зерно, в осажденные Сиракузы, и о том, как Агафокл, вырвавшись из Сиракуз, вторгся в Африку.

— А когда мы были в Сиракузах, там случилось затмение солнца, — добавил Соклей.

Пиксодар широко распахнул глаза.