– А что это ты монах, – спросил он, – взялся меня вдруг в веру свою обращать? Стоит ли тебе отвлекаться от своей миссии.

– А я не отвлекаюсь, – простодушно ответил Фома, – это входит в мои обязанности. Ты правильно употребил слово. Ибо предназначение мое – есть миссия, возложенная на меня – обращать людей в Христову веру.

– За это и выпьем, – предложил мировую Егорка и попал в точку.

Монах обрадовано закивал и надолго припал к своей чашке. Осушив кружку, он проникновенным голосом спросил:

– Так что сын мой, готов ли ты принять веру истинную?

Егорка, не ожидавший такого оборота, опешил.

– Постой, постой, – сказал он, – осади назад, нельзя же так сразу. Надо подготовить человека. Ты объясни мне, что к чему. И чем твоя вера лучше моей, а я взвешу все за и против и скажу, что думаю. Вот ты мне объясни, почему Русь приняла веру Христову, а не Мухаммада, скажем, или иудейскую. Насколько мне разъяснил мой товарищ, которому я волей своей обязан, заповеди то, и там, и там имеются. И мало чем друг от друга отличаются. И там не убий, и здесь не укради. И там не возжелай жены ближнего своего, и здесь почитай родителей своих. Путаница в моей голове происходит. Что скажешь?

– Это тот товарищ, что пост не соблюдает и вино в пост пьет?

– Именно он, только пост он блюдет так, как ты сказал – чистотой сердца и помыслов своих.

– То есть ты предлагаешь мне с ним в полемику заочную вступить?

– Если мне выпадет свидеться с ним, я передам ему твои слова, а тебе ответ, если в свою очередь, с тобой доведется еще раз встретиться.

– Ну что же, – воодушевился монах, – я готов, слушай.

– Когда князь Владимир объявил о намерении выбрать новую веру для Руси, – начал Фома, – он позвал к себе представителей трех религий: христианской, магометанской и иудейской. Послы прибыли, и каждый из них стал восхвалять свою веру.

– А почему вообще надо было отказываться от веры наших отцов? – спросил Егорка. – Кому она мешала, и какой в этом был смысл.

– Мешать, она никому не мешала, – ответил монах, – но смысл в этом был. Политика – вот главный смысл. Нельзя же было иметь дело с Византией, Францией, и другими государствами, исповедуя язычество. Надо было иметь общие интересы с другими монархами. Так сказать, родство душ. Удовлетворил тебя мой ответ?

– Нет, не удовлетворил, – буркнул Егорка, – но ты все равно рассказывай. Послушаю из любопытства.

– Итак, первым выступил магометанский священник. Расписывал в красках все преимущества своей веры. Особенно пленили князя Владимира прелести мусульманского рая, – вечнозеленые сады, вечнодевственные девы и родники, бьющие вином. Потом, правда, выяснилось, что при жизни вино пить нельзя, а только там, в загробной жизни. И князь поскучнел: «Веселье Руси – есть питие, – сказал он, – как же ты предлагаешь мне таким лишениям подвергнуть народ свой». Ну, а когда выяснилось, что еще обрезание надо делать, тут князь наотрез отказался и велел булгарину возвращаться восвояси.

Следующим говорил иудей. Князь Владимир выслушал все, что рассказал иудей, затем спросил: «Где ваша земля?» Раввин сказал: «Наша родина – Иудея, но мы не живет там, мы вынуждены скитаться по миру». «Отчего вам не живется в отчем краю? – спросил князь». «Бог в гневе своем рассредоточил нас, – горестно ответил иудей». Тогда князь сказал: «Так как же вы, наказанные своим Господом, имеете дух призывать в свою веру. Нешто вы хотите, чтобы русских постигла та же участь? Нет, не такой доли хочу я своему народу». И отправил иудея восвояси.

Сделав паузу, словно припоминая упущенную деталь, монах добавил:

– Да, еще выяснилось, что у них тоже делают обрезание.

– Конечно, с этим Володя согласиться никак не мог, – заметил Егорка.

– Что, – встрепенулся Фома, – какой Володя?

– Князь.

– А-а, – монах подозрительно посмотрел на Егора, – для кого Володя, а для кого Владимир Красное солнышко. Что это за фамильярность, ишь, Володя, – не унимался монах, – для жены своей, может и Володя, а хотя я не уверен, а для тебя – Владимир Красное солнышко.

– Ладно, остынь, – миролюбиво посоветовал Егор, – что ты взъелся?

– А что как не остыну, – воинственно воскликнул монах, – тогда как?

– А не остынешь, тогда в море тебя сброшу, – пригрозил Егорка, – будешь рыб в христианство обращать. Как Иона, – добавил Егор, выказывая знакомство с христианской мифологией.

Угроза возымела действие. Монах умолк, но еще некоторое время энергично двигался, ерзал, словно всем своим видом, показывая, что ему не легко успокоиться и взять себя в руки. В это время рулевой сказал капитану, стоявшему рядом с ним:

– Сейчас подерутся, не надо было разрешать им пить вино.

– Ничего, – обронил капитан, бросив взгляд на корму – эти русские всегда так, сначала пьют, потом дерутся, потом обнимаются.

Словно в подтверждение его слов, Фома стал хлопать товарища по плечу, говоря:

– Ничего, я на тебя не сержусь.

Но продолжать разговор не торопился, пока Егор не спросил:

– Чего там дальше было.

– Так тебе интересно? – спросил Фома. – Хочешь, чтобы я рассказывал?

– Интересно не интересно, все равно делать нечего, валяй дальше.

Пропустив последние слова, мимо ушей, монах продолжил свой рассказ.

– Третьим выступил греческий философ.

– Философ? – удивился Егор.

– Философ, – повторил Фома.

– А почему философ?

– А почему нет, по-твоему, философ не может быть христианским проповедником?

– Может, – нехотя ответил Егорка. – Хотя здесь что-то не сходится.

– Выступил греческий философ, – нарочито повторил Фома, – стал рассказывать о христианской вере: о сотворении мира, о грехопадении Адама и Евы, о вселенском потопе, о мучениях Христа, о добре и зле. О том, что бедным, сирым и убогим уготована небесная обитель. Блажены нищие духом, ибо их есть царствие небесное, о возмездии за грехи, о нагорной проповеди, о заповедях христовых, о непротивлении злу насилием, о том, что, если ударят тебя по левой щеке, надо подставить правую. Обрадовался князь, воскликнул:

– Вот истинная вера, ее мы приемлем, и повелел креститься своему народу.

– Так вот, где собака зарыта! – воскликнул Егор.

– Какая собака, где зарыта? – недоуменно спросил монах.

– Князю была нужна религия рабов – поэтому он и выбрал христианство. Ударили тебя по одной щеке, подставь другую. Непротивление злу насилием. Что это как не религия, воспитывающая рабскую психологию. Христос страдал и нам велел. Мучайся, терпи и главное, не сопротивляйся. Мусульманина нельзя оскорбить и не поплатиться за это, а христианина можно, и он должен быть доволен собой, оттого, что не ответил, но подставил другую щеку. Если убьют мусульманина, за него станет весь род, вся община. А если убьют христианина – то ему скажут – терпи, смирись. Бог терпел и нам велел. Поэтому в Аравии нельзя было безнаказанно трогать человека. А если ты убьешь иудея, то они найдут тебя на краю света, всю жизнь будут искать, но отомстят.