И ты, Джозеф, мой младшенький, мой непутевый романтик, мое беспокойное сердце, — теперь именно ты должен напомнить людям об этих законах. Худшим людям. Или умереть от слабости, от нравственной хрупкости, от недостатка воли.

Я буду молиться за тебя, потому что молитва — все, что остается, когда умирает сила и власть. А у меня больше нет власти. Я не могу дотянуться за эти гранитные стены. Я не могу ни замедлить, ни остановить время. Черт побери, сейчас я даже не могу сказать, сколько вообще времени.

Он посмотрел на свой огород. Скоро собирать урожай. Он молился за Джо. Он молился за длинную череду его предков, большинство он не знал, но он ясно видел их, эту диаспору сгорбленных душ, испятнанных выпивкой, голодом, темными порывами. Он желал, чтобы их вечное упокоение было мирным. И еще он хотел внука.

Джо нашел Бегемота Фасини в тюремном дворе и сказал ему, что отец передумал.

— Так я и знал, — ответил Бегемот.

— А еще он дал мне адрес.

— Да ну? — Толстяк отклонился назад, став на пятки, и уставился в пространство. — Чей это?

— Альберта Уайта.

— Альберт Уайт живет на Эшмонт-Хилл.

— Я слышал, в последнее время он редко бывает дома.

— Ну так давай мне адрес.

— Хрен тебе!

Бегемот Фасини посмотрел в землю, все три его подбородка утонули в полосках тюремной робы.

— Как-как? — проговорил он.

— Передай Мазо, что сегодня вечером я принесу этот адрес на стену.

— Ты не в таком положении, чтобы торговаться, парень.

Джо смотрел на него, пока Бегемот не встретился с ним глазами.

— Нет, именно в таком, — произнес он и не спеша двинулся прочь.

За час до встречи с Пескаторе его дважды вырвало в парашу. Руки у него ходили ходуном. Иногда начинали трястись губы и подбородок. Кровь неустанными кулаками стучала в ушах. Он уже привязал заточку к запястью кожаным шнурком, которым снабдил его Эмиль Лоусон. Перед самым выходом из камеры он должен пристроить ее между ягодицами. Лоусон настоятельно рекомендовал, чтобы он вообще сунул ее себе в задницу, но он представил, как один из головорезов Мазо почему-либо попросит его сесть, и решил, что все-таки всунет ее между ягодицами — или не станет делать этого совсем. Он прикинул, что сделает это минут за десять до выхода, чтобы привыкнуть свободно двигаться с ней. Но сорока минутами раньше к его камере приблизился тюремщик и объявил, что к нему пришли.

Уже наступали сумерки. Время для посещений давно кончилось.

— Кто? — спросил он, идя вслед за охранником по коридору. Он не сразу осознал, что заточка по-прежнему привязана к его запястью.

— Кто-то, кто умеет подмазывать кого надо.

— Ну да, — Джо старался не отставать от охранника, шагавшего довольно споро, — но все-таки кто?

Тот отпер двери отделения и провел через них Джо.

— Говорит, он твой брат, — сообщил тюремщик.

Он вошел в комнату для свиданий, на ходу снимая шляпу. В дверях ему пришлось нагнуться: человек, который на целую голову выше большинства окружающих. Слегка поредевшие темные волосы за ушами поседели. Джо прикинул, что сейчас ему тридцать пять. И все равно лицо чрезвычайно привлекательное, хотя Джо запомнил его не таким огрубевшим.

Темный, чуть потрепанный костюм с жилетом, подходящий для управляющего зерновым складом или человека, проводящего много времени в пути, какого-нибудь коммивояжера или профсоюзного деятеля. Белая рубашка без галстука.

Он положил шляпу на стол и посмотрел сквозь сетку между ними.

— Вот черт! — произнес Дэнни. — Похоже, тебе уже не тринадцать, а?

Джо заметил, какие у брата покрасневшие глаза.

— Да и тебе уже не двадцать пять, — отозвался он.

Дэнни закурил. Спичка чуть дрожала в его пальцах. На тыльной стороне ладони у него виднелся большой шрам.

— И ты все такой же задира, — проговорил он.

Джо пожал плечами:

— Может, и не такой же. Учусь драться нечестно.

Дэнни глянул на него, приподняв бровь, и выпустил облако дыма.

— Его больше нет, Джо.

Джо знал, кто этот «он». Уже тогда знал. В тот последний раз, когда он посмотрел на него в этой комнате. Но что-то в нем не могло принять это. Не хотело.

— Кого нет? — все-таки спросил он.

Брат какое-то время смотрел в потолок. Снова перевел взгляд на него.

— Папы, Джо. Папа умер.

— Как?

— Видимо, инфаркт.

— А ты?..

— Мм?

— Ты там был?

Дэнни покачал головой:

— Разминулся с ним на полчаса. Он был еще теплый, когда я его нашел.

Джо спросил:

— Ты уверен, что это не…

— Что?

— Не какая-то подстава?

— Какого хрена, что они тут с тобой делают? — Дэнни обвел взглядом комнату. — Нет, Джо. Инфаркт или инсульт.

— Откуда ты знаешь?

Дэнни прищурил глаза:

— Он улыбался.

— Что?

— Ага. — Дэнни усмехнулся. — Знаешь эту его улыбочку? Как будто он услышал какую-то шутку, которую мало кто поймет, кроме него. Или как будто вспоминает что-то давнее-давнее, еще из тех времен, когда никого из нас на свете не было. Помнишь такую?

— Ну да, помню, — ответил Джо. И удивился, когда услышал, как сам же шепотом повторяет: — Я помню.

— Но вот часов не было.

— А? — Голова у Джо кружилась.

— Его часов, — повторил Дэнни. — При нем их не было. Не знал, что он…

— Они у меня, — объяснил Джо. — Он мне их отдал. На случай, если я попаду в переделку. Ну, здесь.

— Значит, они у тебя.

— Они у меня, — повторил он.

Ложь жгла ему живот. Он видел, как рука Мазо смыкается над часами, и ему хотелось биться головой о бетонную стену, пока он ее не прошибет.

— Хорошо, — одобрил Дэнни. — Это хорошо.

— Ничего хорошего, — возразил Джо. — Это дерьмово. Но и все прочее сейчас — тоже.

Какое-то время они молчали. Вдалеке, по другую сторону стены, раздался заводской гудок.

— Ты не знаешь, где мне найти Кона? — спросил Дэнни.

Джо кивнул:

— Он в Эбботсфорде.

— В школе для слепых? Что он там делает?

— Он там живет, — пояснил Джо. — Однажды проснулся и решил все бросить.

— Ну что ж, — произнес Дэнни, — этакая травма любого пришибет.