— Миссис Аллейн. Дражайшая миссис Аллейн, просыпайтесь же.

Трой открыла глаза. У ее кровати стояла, полностью одетая, Фенелла. При слабом свете зари лицо ее было очень бледно. Она нервно сжимала и разжимала ладони. Уголки губ были опущены, как у готового расплакаться ребенка.

— О Господи, ну что еще?! — воскликнула Трой.

— Я подумала, надо мне сказать вам. Больше некому. Все словно обезумели. Пол не может оставить мать, мама пытается успокоить тетю Десси, та в истерике. Да и я едва на ногах держусь. Мне просто надое кем-то поговорить.

— Да в чем дело-то? Что стряслось?

— Дед. Баркер принес ему молоко. И увидел. Лежащим. Мертвым.

Нет худшего жребия, чем оказаться в чужом доме, куда пришло горе. Чувство одиночества, ощущение постоянного вмешательства в чужую беду, когда тебе кажется, что только болтаешься под ногами и от тебя бы с облегчением избавились, — все это повергает в состояние постоянной неловкости, которой суждено оставаться невысказанной. А если ничем не можешь помочь, то это чувство лишь обостряется. Пожалуй, Трой была только рада, что Фенелла пришла к ней искать утешения. Она поспешно разожгла вчерашние угли, усадила дрожащую, как щенок, Фенеллу следить за огнем, пока она принимает ванну и одевается, и когда дитя наконец расплакалось, принялась слушать сбивчивый рассказ. Фенелла все время возвращалась к тому моменту, когда в отношениях между ней и дедом возникла трещина.

— Ужасно, что мы с Полом причинили ему такую боль. Нам никогда уж себя не простить — никогда, — рыдала она.

— Ну, ну, — прервала ее Трой, — глупости. Вы с Полом сделали то, на что имели полное право.

— Но мы были слишком жестоки. С этим вы не можете не согласиться. Мы причинили ему большое горе. Он сам это сказал.

Действительно, сэр Генри говорил это много раз, и с большим нажимом, и непонятно, что двигало им — злость или искреннее переживание. Тогда Трой решила зайти с другой стороны.

— По-моему, он смирился с этим, — сказала она.

— Да, но вчера вечером! — снова залилась слезами Фенелла. — Только подумать, что мы говорили о нем вчера вечером. В гостиной, после того как вы ушли. Все, кроме мамы и Пола. Тетя Милли сказала, что у него, возможно, приступ, а я — да пусть хоть помрет, мне, мол, все равно. Ужас! И наверное, он это почувствовал. Он вычеркнул из своего завещания тетю Полин и маму, меня с Полом из-за нашей помолвки и из-за того, как мы о ней объявили. Стало быть, сильно переживал.

«Завещание, — подумала Трой. — Боже правый, а ведь верно. Завещание!» И вслух сказала:

— Фенелла, он был стар. Я думаю, и, наверное, вы со мной согласитесь, что будущее не так уж много ему обещало. Так, может, и неплохо, что ушел он тогда, когда ему казалось, что все так превосходно устроилось. Застолье получилось замечательное.

— А как кончилось?

— О Господи, вы про это. Ну да, ну да.

— А может, оно, застолье это самое, его и убило. Эти жареные лангусты. Все так думают. А ведь доктор Уизерс предупреждал его. И никого с ним рядом не было. Он просто пошел к себе и умер.

— А доктор Уизерс?..

— Да. Он осмотрел его. Баркер сказал тете Милли, и она позвонила ему. Он говорит, это был жестокий приступ гастроэнтерита. Он говорит, приступ случился — скорее всего — вскоре после того, как дед лег. А как подумаешь, что в это самое время мы такие ужасные вещи говорили про него в гостиной, то просто в дрожь бросает. Все, кроме Седрика, а он про себя злорадствовал. Негодяй эдакий, он и сейчас злорадствует, если уж на то пошло.

Вдали глухо прозвучал гонг.

— Идите завтракать, — сказала Фенелла. — Я не могу.

— Нет, так не пойдет. Глотните хоть кофе немного.

Фенелла нервно стиснула руку Трой.

— Знаете, вы мне так нравитесь, — заговорила она. — Потому что вы другая, ни на кого из нас не похожи. Ладно, пошли.

Анкреды в трауре — зрелище сильное. Полин. Дездемона и Миллимент, уже сидевшие в столовой, все были в черных платьях. Взглянув на них, Трой вдруг сообразила, что сама-то, не подумав, надела красный свитер. Она произнесла слова соболезнования, прозвучавшие фальшиво. Дездемона молча сжала ей руку и отвернулась. Полин ошарашила, залившись слезами и порывисто поцеловав Трой. И уж совсем странно было видеть неулыбчивую и мертвенно-бледную Миллимент. Вошел Томас. Вид у него был растерянный.

— Доброе утро, — поклонился он Трой. — Ужасно, правда? Знаете, до сих пор не могу поверить. Остальные-то вроде смирились. Плачут и все такое прочее, а я не могу. Бедный папа. — Он посмотрел на сестер: — Вы совсем не едите. Полин, что тебе положить?

— О, Томас. — Полин сделала красноречивый жест.

— Наверное, потом, — продолжал Томас, — мне и самому не захочется ничего есть, но сейчас я голоден как волк.

Он сел рядом с Трой.

— Хорошо, что вы успели закончить портрет, правда? Бедный папа.

— Томми! — выдохнула его сестра.

— А что, разве не так? — мягко возразил он. — Папа тоже был бы доволен.

Вошел Пол и почти сразу следом за ним Дженетта Анкред, в твидовом костюме. К немалому облегчению Трой, они, как и Томас, говорили нормальными человеческими голосами.

Миллимент тут же начала рассказывать, как Баркер обнаружил тело сэра Генри. Судя по всему, в восемь утра он, как обычно, принес ему чашку молока и стакан воды. Подходя к комнате, он услышал, как внутри жалобно завывает кот Карабас. Стоило открыть дверь, как кот вылетел наружу и бросился по коридору. Баркер решил, что сэр Генри просто забыл выпустить кота, и подивился, отчего тот не разбудил хозяина.

Он вошел в комнату. Было еще совсем темно. Баркер отличался близорукостью и все же разглядел лежащее на кровати тело.

Он зажег свет, присмотрелся и тут же в ужасе бросился бежать по коридору и заколотил в дверь Миллимент. Когда они вместе с Полин откликнулись и пригласили его войти, он остался на месте и нервным шепотом попросил Миллимент выйти. Та накинула халат и вышла в холодный коридор.

— Я поняла, — перебила ее Полин, — что что-то случилось. Словно голос был.

— Естественно, — передернула плечами Миллимент. — Баркер никогда не колотит в двери по утрам.

— Я поняла, это Большой Гость, — гнула свое Полин. — Сразу поняла.

Миллимент ушла вместе с Баркером в комнату сэра Генри. Оттуда она послала камердинера поднять Томаса, а сама позвонила доктору Уизерсу. Его не оказалось на месте, но, так или иначе, примерно через час он уже был в Анкретоне. По его словам, это был острый приступ гастроэнтерита, вызванный, возможно, перееданием за ужином. Сердце сэра Генри не выдержало приступа, он потерял сознание и скончался.

— Я не понимаю, — сказала Полин, — почему он не позвонил. Раньше, как почувствует недомогание ночью, всегда звонит. Там, Десси, в коридоре, специальный звонок имеется, а шнур тянется к его кровати.