Андреас Джонс указывает: «Кажется, правильно думать, что она намного старше» своих первых документальных упоминаний в XVIII веке. Если это так, фольклорная модель женщины-ведьмы могла быть достаточно распространенной и в предыдущем столетии[175]. Но даже и без Бабы-яги все элементы, необходимые для установления связи между женщиной и колдовством, присутствовали в московском культурном тезаурусе. Как замечает Кристина Ларнер, уже одни стереотипы и культурные ожидания могли иметь смертельно опасные последствия на процессах раннего Нового времени. Самоподдерживающаяся замкнутая логика более или менее гарантировала: «если ты ищешь того, кто колдует, ты ищешь женщину» [Larner 1984: 85]. В России также существовали похожие ассоциации и стереотипы, связывающие женщин с магией, грехом и дьяволом, но при этом обвинялись чаще мужчины, чем женщины. Несоответствие между имеющимися культурными клише и выдвигавшимися обвинениями делают ответ на вопрос о гендерных детерминантах еще более трудным.

Колдуны и секс: магия разрешения, разгула и разврата

В европейских демонологических и богословских спорах, посвященных данному предмету, женщины описывались как существа, подверженные такой необузданной похоти, что дьявол может добиться от них покорности, обещая сексуальное удовлетворение, и таким образом обращать их в ведьм. Сексуальное обаяние демонов-любовников и несдержанная, избыточная сексуальность ведьм привлекали внимание писателей и художников, посвятивших этой теме примечательные творения (как, например, живописец и гравер Ханс Бальдунг Грин в начале XVI века). В России же не появилось текстов и изображений, соответствующих этой концепции. Есть сказки, в которых женщину обольщают или берут силой дьявол либо бесы, но в этих случаях она предстает как жертва, обманутая или принужденная ко греху. Заговоры любовного или сексуального характера относятся к тем немногим, где более или менее постоянно призываются сатана или бесы, от которых требуется совершение каких-либо действий. Но, судя по формам глаголов, все они составлены для мужчин – бесы должны зажечь неугасимый любовный огонь в женщине, являющейся объектом желания: «Ой вы, Сотона со дьяволи со малы, со великими, вылести с окияне моря… зажгити у рабы по мне рабу душу»[176]. Важно, что сами женщины, о которых здесь идет речь, нигде не ассоциируются с колдовством и скорее напоминают одержимых женщин и девушек европейских преданий, чем европейских ведьм.

Самое инфернальное насилие над женщинами, если брать московскую литературу XVII века, описано в «Повести о бесноватой жене Соломонии», часто упоминаемой в дискуссиях вокруг колдовства. Соломония, молодая жена, попадает в искусно поставленную ловушку:

И по изшествии его из искони ненавияй добра враг диавол и яко не престаяше человеческий род боря, дабы ему не единому в геенне мучитися, взавидев и умысли таково сам или послан от некоего потворника волхва, от человека не блага, но лукава обаянника, угодника сатанина на погубление тоя жены Соломонии. И в той час прииде враг ко храмине ея, и толкий во двери без молитвы, и рече человеческим гласом: «Соломоние, отверзи». Она же воставши от ложа своего и отверзе двери храмины, непщуя мужа своего пришедша к ней. И в той час прииде ей в лице, и во очеса, и во уши яко некоторый вихорь велий, и явися яко пламень некий синь [Пигин 1998][177].

Несчастная Соломония дорого платит за свою ошибку: молодая женщина на несколько лет отдана на милость злобных водяных демонов, которые истязают, запугивают и оскверняют ее, принуждая отречься от веры. Далее следует вполне голливудский поворот– Соломония рождает на свет шестерых синих бесенят, «ссаху сосцы ея, яко змии лютии». Колдовство в повести упоминается лишь по касательной. Демон является по собственной инициативе, хотя рассказчик допускает, что он «послан от некоего потворника волхва, от человека не блага». Кроме этого беглого намека, здесь не прослеживается обычной для Запада связи между сатанинским обольщением, женским желанием и колдовством[178]. Если перейти к теме договора с дьяволом, интересно отметить, что обольщение женщины дьяволом присутствует в русской литературе, но никогда не связывается с колдовством как таковым, не приписывается желанию женщины – и на него никогда не ссылаются в судах.

Рис. 4.3. Крайне популярный и часто издаваемый труд о колдовстве, принадлежащий Ульриху Молитору, содержал ранние европейские изображения ведьмы с ее любовником-демоном. Данная иллюстрация с ведьмой, обнимающей дьявола, взята из книги: Molitor U. Von dem Unholden oder Hexen. Ulm, Johan Zainer, 1490? fol. B5v. Воспроизведено по изданию: Schramm A. Der Bilderschmuck der Frudrucke, 23 vols. Leipzig, 1920–1943. Vol. 5, fig. 419.

Рис. 4.4. В начале XVI века Ханс Бальдунг Грин создал изображения ведьм за колдовством, предельно насыщенные сексуальной тематикой, – в этом смысле с ними могут сравниться лишь немногие. Некоторые воспроизводились печатным способом и, как и изображения из книги Молитора, долго оказывали серьезное влияние на воображение европейцев, особенно жителей Германии. Мы приводим один из неопубликованных набросков художника: группа ведьм, представленных как безошибочно сексуальные создания, дикие, сверхъестественные, необузданные. В этой сатанинской, оргиастической сцене участвуют женщины всех возрастов, от юных и привлекательных до старухи, их наставницы. Группа ведьм (Hexensabbath II). 1514. Инв. № 3221. Воспроизводится с разрешения Альбертины (Вена).

Русские ведьмы и те, кто прибегал к их услугам, не были равнодушны к сексу: в дошедших до нас заговорах ожидаемые любовные победы занимают чрезвычайно важное место. Но в отличие от западных фантазий, связанных с инкубами, русская магия служила для того, чтобы завоевать расположение смертных представителей рода человеческого, без призыва партнеров-демонов. Кроме того, за немногими исключениями судебные документы говорят о заговорах сексуального характера, найденных у мужчин; женщины очень редко обвинялись в использовании заклинаний с откровенно сексуальными целями (хотя часто стремились вызвать «любовь» или «доброту», о чем будет рассказано в главах пятой и шестой)[179]. Судебные писцы, как правило, давали сокращенные описания, приводя списки заговоров в сборниках, и указывали для удобства лишь то, что сборник содержит «стихи за баб»[180]. Обычно в таких заговорах призывались силы природы, чтобы они, согласно принципам симпатической магии, помогли покорить объект желания. В заклинаниях используются поэтические образы и язык, упоминается о сильных душевных и физических муках; объект желания должен сгорать от страсти, быть снедаем похотью, страдать, сохнуть, изнывать от помрачения рассудка, порвать отношения с другими людьми и находить счастье только в обществе того, кто насылает заговор.

В лухском деле (1663–1664) «волшебное письмо», обнаруженное у подозреваемого и написанное его рукой, было скопировано слово в слово в судебное дело. Фольклорный, поэтический язык во всем своем великолепии употреблен здесь в заклинании, которое должно разжечь в объекте любви отчаянную