Не войну же развязывать собирается Сердце Тысяч. Мир заплыл жирком, миротворцы прячутся от камер.

Столичные аналитики сами не могли сказать ничего внятного. Одни размахивали статистикой, делая из неё прямо противоположные выводы, другие несли откровенный бред. Социологи заявляли, что уровень ксенофобии в обществе достиг пика за тридцать лет, но даже ребёнку было понятно, что ксенофобские настроения диктуются с самого верха. Уж не в рамках ли подготовки к конфликту?

Зато аналитики товарища Лауфера высказывались прямей. Отдел мониторинга общественного мнения проделал большую работу и убедился, что, судя по состоянию умов во внутренней сети Циалеша, в данный момент на планете не реализуется ни одна из известных мантийских схем инфильтрации.

«Из известных, – повторил про себя Николас, терзая губу. – Но могут быть неизвестные. Что, если на нас решили обкатать новую схему?»

Нет, гарантировал отдел мониторинга, просветительская работа ведётся неустанно, народ сохраняет бдительность и хорошо понимает, что происходит. Даже инцидент в Волнорезах, где за контрреволюционную деятельность расстреляли директора школы, был воспринят адекватно. Сами Волнорезы долго и тяжело лихорадило, как всегда бывает после извлечения мантийца из подконтрольного ему пространства, но в интранете господствовали здравые мнения. Даже известный противник Народного правительства Макс Зондер не разразился очередной злобной статьёй.

Николас улыбнулся. Среди сотрудников отдела мониторинга не было допущенных к государственным тайнам, поэтому про Зондера составитель отчёта писал совершенно серьёзно.

Вроде бы за умы Циалеша можно было не беспокоиться… Вот только ура-патриотический тон самого отчёта Николасу очень не нравился. Читал ли отчёт Улли? Должен был. «Спрошу его мнения», – решил Николас и вновь подумал, что страшный человек товарищ Лауфер, замкнутый, непрозрачный… «Ладно, – заметил он, усмехнувшись, – это паранойя. Улли всегда выглядел подозрительным, даже когда программистом в заводоуправлении работал, и всегда на него можно было положиться. И Доктор ему верит. Есть кое-что поважнее».

За прошедшие три недели в системе трижды появлялись мантийские «бабочки».

В последний раз тварь проявила пристальный интерес к станции связи. Древняя станция и без того дышала на ладан, большая часть её отсеков находилась на консервации, без неё Циалешу пришлось бы совсем туго… Товарищ Легерт отдал приказ, и с орбиты Двойки стартовал ракетный крейсер.

«Бабочка» ушла в плюс-пространство сильно потрёпанной, крейсер остался дежурить возле Тройки, а в интранете до сих пор ликовали. На сей раз факт вооружённого столкновения не стали скрывать от народа. Народ был в восторге. Снова и снова блоггеры пересматривали голографическую модель сражения, обсуждали детали, любовались мужественными, с лёгкой безуминкой лицами военных пилотов. Вот и новые герои пришли на смену героям Революции…

«Да, – подумал Николас, – состояние умов самое здоровое. И Шукалевич, кстати, сидит тише воды. Его хозяев окоротили.

Но они не успокоятся. Они знают о посольстве. Что они собираются предпринять?..»

…«“Гарнизон”, пятая серия» – вдруг сказали динамики, и зазвучал угрюмый марш, достойный очередного фильма о войне. Но это оказался мультсериал. На какой-то неведомой, дотла сожжённой планете отважные бойцовые псы в беретах и камуфляже сражались с жуткими зверями вроде белых медведей. С кого рисовали «медведей», было в общем-то ясно. Кокарды на собачьих беретах явственно напоминали имперские.

Из душа вышел Эрвин, полуголый, с мокрой головой. Николас отключил передачу. Экран превратился в фальшокно, по которому плыли звёзды, орбитальные станции и бело-голубой шар Сердца Тысяч, издалека неотличимый от фантастической полузабытой Земли.

Фрайманн открыл бутылку минеральной воды, напился из горла, потом подошёл ближе и опёрся о спинку кресла, нависая над Николасом. Тот запрокинул голову. Эрвин улыбнулся, поцеловал его сначала в макушку, потом за ухом и прижался виском к виску.

– Пока ты спал, – сказал он, – я ходил в рубку.

– Как там дела?

– Пилоты стухли со скуки. Они давненько так далеко не летали. Знаешь, как развлекаются пилоты в плюс-пространстве?

– Смотрят порно?

Эрвин засмеялся. Выпрямился, встрепал Николасу волосы и стал массировать ему плечи; Николас блаженно прикрыл глаза.

– Так и умом подвинуться можно, – сказал Фрайманн. – Нет. Они учатся. Проходят всякие самоучители. Слушают краткие курсы с лекторами-ИскИнами. Учатся на всех подряд, от программистов до флористов.

– Я думаю, они уже подвинулись умом, – заметил Николас, улыбаясь.

Эрвин фыркнул:

– Они такие и были. Иначе не пошли бы в пилоты.

– Но то, что они скучали, – хороший знак, – проговорил Николас задумчиво. – Это значит, что наш «Тропик» летает бодро, внештатных ситуаций не было. Признаться, я беспокоился. Корабль старый.

– Это хороший корабль, – сказал Эрвин.

– Да, – Николас вздохнул. – И лучшие три недели в моей жизни.

– В моей тоже, – серьёзно ответил Эрвин.

Николас поднялся с кресла. Эрвин притянул его к себе, поцеловал, и Николас прижался к горячей груди, закинул руки Эрвину на плечи. Эрвин расстегнул на нём рубашку, распахнул её; от соприкосновения кожи с кожей прошла дрожь от макушки до пяток. Николас тихо застонал и закрыл глаза. Руки Эрвина бродили по его спине, Эрвин целовал его в шею, слегка прихватывая кожу зубами. Николас обхватил ладонями его голову и поцеловал его в губы. Подался вперёд, ощущая твёрдые, как камень, мышцы пресса.

– Ещё сутки, – проговорил Эрвин. Дыхание его участилось.

– До посадки на платформу. И ещё неизвестно сколько до того, как нас пригласят вниз, – Николас уткнулся лицом в его плечо. – Но я уже хочу лететь обратно…

Завтракали в молчании. Взгляд Николаса против воли то и дело устремлялся на голографический экран, по которому, безмятежное и страшное, медленно шествовало Сердце Тысяч. Николас думал, что экран надо бы отключить, он совершенно не нужен сейчас – но почему-то не отключал.

– Ты беспокоишься, – сказал наконец Эрвин.

– Да.

– Из-за Йеллена?

Николас помедлил.

– Я смотрел запись несколько раз, – сказал он тихо. – Сначала, ещё на Циа, я решил, что Неккен хочет что-то от нас получить. То, что нельзя взять силой. Я долго ломал голову над тем, что это может быть. Потом я подумал, что Йеллен с этой своей записью имел цель ещё и унизить нас. И я окончательно запутался. Он не может требовать, но не собирается и просить. Я не понимаю. Это меня пугает.

Эрвин смотрел на него пристально, внимательно. Потом чёрные глаза стали отстранённо-холодными и словно обратились внутрь: Фрайманн размышлял. Наконец он вздохнул, поднялся с кресла и подошёл к Николасу.

– Йеллен тебе скажет, – проговорил он.