И тут меня одолела тоска. Мы попрощались со Стивеном, и я вдруг заплакала.

— О чем ты? — спросил меня Джон.

— Не могу найти слов, чтобы объяснить.

Годовщину нашей свадьбы — в День святого Валентина — мы с Джоном отметили вдвоем. Ради этой даты Фери заказал нам номер в отеле «Геллерт».

Построенный в 1918-м в стиле ар-нуво, «Геллерт» напоминал красивую пожилую даму. Постаревший, немодный, зато классический. Его цветные стекла и кованые металлические решетки радовали глаз, даже уродливые новшества советской эпохи, вроде флуоресцентных ламп и вывески из электрических лампочек над входом — привет из семидесятых, — не портили впечатления.

Фери добыл для нас номер «Ричард Никсон», названный так в честь президента, который пару раз преклонил там свою голову.

— Знаю-знаю. Никаких шуточек насчет Трики Дика, — предупредил меня Джон.

Крохотный балкончик нашего номера выходил на Дунай, по которому плыл лед.

Мы накинули купальные халаты, и Джон на руках понес меня вниз по лестнице в спа. Там, у входа в наполненные паром, разделенные по половому признаку ванны, мы и расстались.

Я сидела одна в сорокаградусном бассейне, прижимаясь к источнику термальной минерализованной воды. Надо мной поднимался зелено-голубой мозаичный купол. Медовый свет струился сквозь стеклянные потолочные люки вниз, в похожую на пещеру комнату, полную пара.

Я разглядывала женщин — молодых и старых, толстых и жилистых, голых и в купальниках. Смотрела, как они скользят по влажному плиточному полу, как грациозно сходят по ступенькам в воду, как свет играет на их мускулистых телах.

И думала: «Как же я, черт побери, отсюда выберусь?!»

Путешествия сделали меня слабее физически. Я поняла это еще до пляжа Рек-Бич. Они убили мои мышцы, которые никогда больше не вырастут опять.

Зато они укрепили мой ум. Мою душу.

Честный ли это обмен?

Перед Будапештом я сильно хромала. Каждый раз, когда я пыталась шагнуть левой, пальцы моей ноги повисали, как тряпочные, и я спотыкалась о собственный носок.

Тогда я стала носить фиксатор, чтобы держать пальцы. Но в ванной комнате только для женщин никакого фиксатора у меня не было.

И мужа, на которого можно было бы опереться, тоже не было.

Я расслабилась, сидя в бассейне. Спешить мне было некуда. В конце концов, это же Будапешт, мой любимый город. Он стоит на целой сети горячих минеральных источников и знаменит на всю Европу своими минеральными ваннами. Здесь есть ванны, которым по нескольку сотен лет, сауны и бассейны при термальных источниках, соляные комнаты и парные, созданные для того, чтобы лечить самые разные болезни. Бани здесь такая привычная часть заботы о здоровье, что во многих местах предлагают заодно и стоматологические услуги.

Я вспомнила день в Канадском Юконе, когда мы с Нэнси спускались в тот волшебный горячий источник под открытым небом. Там я на мгновение увидела себя старой.

Здесь я чувствовала себя молодой.

Я вышла из бассейна, хватаясь за бронзовые перила лестницы. Ступила на мокрую плитку посреди залитой медовым светом комнаты. Дамы следили из бассейна за каждым моим шагом по скользкой кафельной сцене, залитой софитами медово-золотого света, а я фокусировала свое внимание на каждом шаге, только бы не поцеловаться с полом.

«Это один из тех моментов, когда приходится выбирать, — сказала я себе. — Жалеть себя или не жалеть».

Я выбрала последнее.

— Как дела? — спросил Джон, когда мы встретились снова.

— Прекрасно, — ответила я, пресекая любой намек на драму.

Мы поднялись в наш номер «Трики Дик», приняли ванну, впервые за долгое время оставшись совершенно одни, в тишине и покое.

Пока Джон намыливал мне голову, я спросила, не изменил ли он своего мнения насчет нашего решения: не прочесывать ежедневно «Гугл» в поисках чудесного исцеления от БАС, не поднимать шума, не судиться с клиниками, от которых все равно не получишь ничего, кроме плацебо, не питать ложных надежд на появление волшебного лекарства.

А просто продолжать быть. Принимать жизнь, как она есть. Жить с радостью. И умереть тоже с радостью.

— Я не знаю, как это у тебя получается, — ответил Джон. — На твоем месте я бы уже давно въехал в дерево.

— Были такие мысли, — сказала я.

— Пожалуйста, не надо.

— Я и не буду. Дети не поймут.

— Правильно.

— Если бы не они, я бы давно освободила тебя от этой обузы.

— Никакая ты не обуза, — ответил Джон. — Всё — это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.

И он вынул меня из ванны, высушил полотенцем, расчесал мои спутанные волосы и застегнул на мне лифчик.

— Этот застегиваем на последний крючок, да?

— У тебя уже получается! — улыбнулась я.

Впервые в жизни Джон надел на меня чулки — черные, шелковистые, такие тонкие, что он легко мог бы пальцем проткнуть в них дырку.

— Осторожно! — предупредила я.

Он надел платье-резинку мне через голову и засунул мои ноги сначала в фиксатор, потом в туфли.

— Пальцы не подогнуты?

В пальцах ног совсем не осталось мускулов. Надевая туфли, их можно было нечаянно завернуть под стопу, и тогда при ходьбе мне было очень больно.

— Нет.

В который уже раз за день Джон снова надел на меня черное пальто, начиная с левой руки, совсем утратившей подвижность.

— Загни мне большой палец! — попросила я. У меня не хватало сил самой просунуть его в рукав.

И наконец черная шляпка.

— Цветком чуть набок, пожалуйста. А то будет торчать на голове, как кочан брокколи.

По пути в ресторан я споткнулась и упала, порвала чулок.

— Хочешь, вернемся в номер, переоденемся? — спросил Джон.

— Нет. Я хочу есть и наслаждаться.

Что мы и сделали, уютно устроившись в уголке отельного ресторана.

Мы заказали пир из пяти блюд, каждое со своим особым вином, смеялись над английскими переводами названий — «карманы с грибами», — рассматривали описание каждого блюда в меню, обсуждая каждый ингредиент.

«Полента из грецких орехов» и «имбирь на морковном супе».

«Зеленые мидии в равиолях».

«Свинина мангалица» — блюдо из венгерской свинины, вдвое ароматнее любой другой свинины в мире.

Марципановое и малиновое желе на десерт.

Мы смаковали все вина — красное, белое, розовое, сухое, сладкое.

Мы говорили о людях и вещах, за которые нам следует быть благодарными. Смеялись над тем, как в эту самую ночь, ровно двадцать лет назад, поженившись, мы забрались в постель и спросили друг у друга: «Что это мы только что натворили?»