– Беги! – выдохнул он, а сам развернулся, извлекая из ножен меч и скрам.

Опять вышла луна, и Гуннхильд едва успела пригнуться. На пустоши показались три человеческие фигуры. Лунный свет блеснул на клинке в руке Халле, темные фигуры испустили дружный крик – его увидели. А он метнулся в сторону и пустился бежать; люди Горма устремились за ним.

Гуннхильд, боясь встать в полный рост, поползла дальше на четвереньках, и хорошо сделала: она проползла всего шага три, как наткнулась на обрыв! Улегшись на живот, она протянула руку как могла дальше, но не нащупала ничего; если бы она шла как обычно, а тем более бежала, то упала бы и свернула шею.

Она проползла немного в сторону, и там тоже обнаружился обрыв. О боги, она очутилась на большом камне, размером пять-шесть шагов в длину и ширину!

Из темноты, куда убежал Халле, послышались крики, звон железа… Раз-другой… и все стихло. Луна спряталась. Гуннхильд лежала в полной темноте, съежившись на камне, на тонкой подстилке из мха и нанесенной ветром хвои, зажмурившись и чувствуя себя на самом дне мрака и неизвестности.

Одна на всем свете, как первая женщина по имени Эмбла, еще до того как три аса благих и могучих нашли ее на берегу и вдохнули в нее жизнь.

* * *

Рагнвальд начал поединок так же весело, как перед этим вел беседу. Меч его так и порхал вокруг Харальда; тот сам не шел вперед, а только защищался, однако успевал отразить каждый удар. От столкновения клинка с умбоном во тьме летели искры, домочадцы Горма кричали, и крики их воодушевляли Рагнвальда, хотя зрители поддерживали вовсе не его. Что за важность: ему даже нравилось сознание, что он здесь один против всех и такая смерть принесет еще больше славы.

Однако в эту ночь ему уже пришлось потрудиться, и вскоре он начал выдыхаться. В то время как Харальд не выказывал никаких признаков усталости: мощный, выносливый, он с начала боя сберегал силы, и теперь это помогало ему. Понимая, что надо заканчивать быстрее, Рагнвальд внезапно шагнул вперед, ударил ногой по нижней кромке Харальдова щита и одновременно выбросил вперед руку, пытаясь колющим выпадом достать лицо противника. Зрители взвыли от ужаса, королева Тюра, вскрикнув, невольно бросилась вперед, так что ее едва успели удержать. Харальд принял выпад гораздо спокойнее: лишь слегка качнул головой, уходя из-под удара, так что вражеский клинок лишь рассек ему кожу на виске. Зато сам Харальд успел воспользоваться первым мгновением после выпада, когда противник был беспомощен, и его ответный мощный удар едва не снес Рагнвальду голову.

Тот чудом успел вскинуть левую руку, прикрываясь щитом, но и дальше Харальд не дал ему передохнуть: на щит обрушился целый град ударов. Пришло его время наступать, и сразу обнаружилось преимущество, которое ему давал более высокий рост и более длинные конечности, а также то, что он гораздо менее устал.

На миг они сошлись вплотную, и Харальд сильным толчком щита отшвырнул Рагнвальда к самым воротам, приложив спиной о бревна; стоявшие в этой стороне едва успели отхлынуть.

Однако Рагнвальд удержался на ногах. Подняв на левой руке щит, он положил конец клинка на его верхний, уже порядком разбитый край, образовав «домик», как это называют в дружине; таким образом оказывалась под прикрытием его голова и правое плечо. Он мог бы поймать противника, если бы тот снова стал нападать.

Но Харальд поступил иначе: выбросив вперед левую руку, он мощно ударил Рагнвальда щитом под подбородок и одновременно нанес удар мечом снизу. Клинок ударил в бедро Рагнвальда, под нижним краем щита. От боли и от силы удара Рагнвальд не удержался на ногах, а Харальд шагнул вперед, поднимая меч.

И все было бы кончено для последнего из ютландских Инглингов, если бы не вмешалась та же сила, которая нынешней ночью уже изменила его судьбу.

Ингер вдруг бросилась вперед и с той же безрассудной отвагой повисла на правой руке своего брата Харальда.

– Нет! – завопила она, изо всех сил вцепившись в его кисть, сжимавшую рукоять меча.

Харальд безотчетно попытался ее стряхнуть, но она почти повисла на нем, вынуждая опустить руку.

– Иди к Хель! – в ярости заорал Харальд, понимая сейчас только то, что ему мешают добраться до врага.

В это время общий гомон прорезал истошный женский крик. И его издала вовсе не Ингер – он донесся из кучки женщин, толпившихся вокруг Тюры, перед дверью девичьего покоя.

– Оставь его! Не трогай! – кричала Ингер, не выпуская руку Харальда.

Бросив щит, он нагнулся, пытаясь от нее отцепиться. Но поединок уже был прерван.

– Чего тебе надо?

Ингер не ответила: в это время оба они услышали крики поодаль, которые явно относились не к их борьбе и даже не к поединку.

Девушка повернула голову, отбрасывая растрепавшиеся волосы с лица, Харальд выпустил меч и оглянулся к женскому покою. Оба они различили голос матери и в тревоге кинулись на шум, забыв про Рагнвальда.

Меч и щит Харальда так и остались лежать на земле, в нескольких шагах от поверженного противника. Рагнвальд, сам в удивлении, что жив, ладонью зажимал рану на бедре, слегка кривясь от боли, но тоже пытался разглядеть, что произошло на другом конце двора.

А там, под покровом тьмы, случилось нечто еще более ужасное, чем схватка перед воротами при свете факелов. В тот миг, когда Рагнвальд упал, а Харальд вскинул меч, намереваясь его добить, Асфрид вдруг выхватила из ножен свой поясной нож и, слегка склонив голову направо, чтобы не мешало покрывало, полоснула лезвием себе по горлу с левой стороны. Метила она в яремную вену – такое повреждение ведет к почти мгновенной смерти. Однако лезвие ножа, хоть и острое, было коротким, а силы в старческой руке недостало. Кровь обильно хлынула из длинного пореза на горле, заливая одежду старой королевы.

Закричали Унн и Богута, стоявшие по бокам хозяйки, за ними и прочие женщины начали вопить, видя, как Асфрид падает, а возле нее разливается по земле черная лужа. Никто не понял, как это произошло, как могла во время поединка двух мужчин оказаться ранена старая женщина, стоявшая далеко в стороне. Нож выпал из ладони Асфрид и отлетел, затерялся под ногами толпившихся вокруг.

Женщины пытались поднять Асфрид, думая поначалу, что она просто лишилась чувств от горя при виде гибели внука. Но, прикоснувшись к ней, они ощутили горячую кровь, льющуюся им на руки и на колени, и в ужасе выпустили тело.

Поднял Асфрид только Харальд. Сперва он кинулся к матери, но обнаружил, что она невредима и кричит от страха, глядя на лежащую родственницу. Взяв старуху на руки, Харальд кивнул в сторону женского покоя. Ингер толчками разогнала женщин с дороги и открыла дверь. Громко требуя огня, Харальд прошел внутрь и в темноте положил Асфрид на первую попавшуюся лежанку.

Про Рагнвальда все забыли. Будь он ранен полегче, в эти суматошные мгновения мог бы сбежать, но ему не удавалось даже встать с земли.

В женский покой внесли факелы, торопливо оживили огонь в очаге, Тюра дрожащими руками перевязывала шею Асфрид льняным головным покрывалом – первым, что попалось в сундуке рыдающей Богуте. Обнаружили на приступке лежанки недопитый Гуннхильд отвар ивовой коры и попытались напоить Асфрид – он обладает свойством и останавливать кровь; но раненая не могла пить, и только залили ей всю подушку.