— Как? Мама? — удивилась Катя.

— Не мама, а «мамочка», две большие разницы, хотя в моём случае, разницы никакой нет.

Лора поняла, о чём говорит Жаклин, но для Кати разъяснила.

— «Мамочка», это сутенёрша.

— Чего ты всё ревёшь? — с вызовом спросила Катю Жаклин, привыкнешь, везде можно жить. Главное ищи плюсы даже в дерьме.

— Я не хочу никакого дерьма и никаких плюсов, — взъерошилась Катя.

— Ой, какие мы тюти-мути, чистенькие. С папочкой, мамочкой росли? Да? Не привычно в дерьме ковыряться? Чистенькой хочешь остаться? Нетушки, попробуй, благородная девица, говно ложками. Как мы.

— Не хочу и не буду, — огрызнулась Катя.

— Куда денешься, и спрашивать тебя не будут, — зло ответила ей Жаклин.

— Успокойтесь, Жаклин, Катя не слушай её, — хотела остановить развязную девушку Лора.

— А чего это не слушай, нет, пусть послушает!

— Чего ты куражишься? Тебе нравится такая жизнь, живи, я например, не собираюсь здесь долго оставаться, — уверено сказала Лора.

— Ну, ну, — немного притихла Жаклин.

Потемнело в маленьком узком окошке, сквозь которое еле сочился дневной свет с улицы. Лора потеряла счёт времени. Возможно, только часов пять, шесть вечера, а может и все одиннадцать. В подвале стало темно, душно. Лора сидела на полу, вытянув ноги. На них примостила голову Катя. Лора гладила совсем молоденькую девушку по волнистым волосам и напряжённо думала, что можно предпринять в этой ситуации. Ей очень хотелось знать, по чьей инициативе она оказалась здесь, но эти мысли и рассуждения она сейчас гнала от себя. Надо сосредоточиться только на одном, как убежать отсюда.

— Блин, как хочется курить, — Жаклин грязно выругалась.

— Жаклин, а как тебя украли в прошлый раз? — тихо спросила Лора.

— Интересно?

— Не сидеть же молча, спать невозможно. Но если ты хочешь спать…

— Ага, сейчас только спать, — Жаклин перебила Лору и перешла с противоположной стороны комнаты, где сидела раньше ближе к девушкам.

— Мы же детдомовские, — начала свой рассказ Жаклин, — как посмотришь по телеку, какие детдома показывают. Почему-то в наш детдом никогда не приезжали журналюги. Показали бы наши окна без стёкол, в лучшем случае фанерой забитые, полы проваленные, да извергов воспитателей. Бегали мы из этого родного дома.

А куда бежать, до трассы добежишь, а тут тебя уже ждут. Недалеко от нас точка была на трассе. Накатаешься, отъешься. Поймают, сдадут в приёмник. Отмоют, отшкварят, медики проверят и опять в детдом. Так я почти с одиннадцати лет и каталась. А в пятнадцать так всё надоело. Да, и понимать стала, видела, как девчонки от беременности избавлялись, если сама не помрёт, то ребёнка урода рожает. Нет, думала, всё! Завязываю с трассой. Думала, поеду к тётке в Ростов, она иногда, в перерывах между хахалями своими забирала меня на каникулы. Жалела. Ага, за всю жизнь два раза жалость её ко мне взыграла. А тут думаю, поеду, в ноги упаду. Просить буду, чтобы не отпускала меня больше. Всё делать буду, учиться пойду. На парикмахера или в кулинарный поступлю. Не поверишь, пёхом пошла. До Ростова пятьдесят километров, я три дня шла в обход трассы, чтобы подвозилы не приставали. Сторонилась дорог.

* * *

г. Ростов — на — Дону, 2002 г.

Измученная долгой дорогой и голодом Жанна еле дошла до квартиры тётки. — Ты к кому, красавица? — дверь ей открыл подвыпивший мужчина,

— Здесь тётя моя жила, — ответила ему Жанна, — Валя.

— А дядя тебе не нужен? — мужчина оценивающе смотрел на уставшую Жанну.

Ей захотелось нагрубить этому очередному слащавому с пьяной улыбкой на лице тётушкиному кавалеру, но за его спиной появилась сама тётя Валя. Она отстранила мужчину от двери и без особой радости в голосе воскликнула.

— О, Господи! Жаннка, ты чё ли? Здоровая стала какая! Ты это чего, заявилась? Тётку проведать решила?

Жанна прислонилась к косяку двери и заплакала.

— Тётя Валечка, пожалуйста, разреши мне у тебя остаться. Сил нет никаких, в этом проклятом доме оставаться. Я всё тебе делать буду. Убирать, стирать, я готовить научусь. Только не прогоняй меня.

— Жанка, ты чего? Проходи, сейчас соседи повылазят. Ты давай, заканчивай сопли распускать. Ты чего это?

Жанна всхлипывая, хотела прижаться к тётке, но она отстранила её и провела на кухню.

— Не реви, кому говорю. На каникулы оставайся. Раз так приспичило, — она дала ей стакан воды, — на выпей, господи, грязная какая. Иди в ванну попарься, я пока бельишко тебе соберу чистое, потом и поговорим.

Жанна вышла из ванны распаренная, разморенная от тёплой воды. Ей очень хотелось, есть, спать.

— Помылась? Ну, вот другое дело. Садись кушать, небось, хочешь? Я что говорю, Жаннка. Конечно ты мне родня, но пойми меня правильно. Оставить я тебя, конечно, могу, но не навсегда. Ты же подумай — дурья твоя башка, кто мне тебя отдаст? Да и куда я тебя возьму? Я работаю. По неделям не бываю дома.

— Я работать пойду. Тётя Валечка, пожалуйста, оставь меня у себя.

— Да не реви ты. Говорю же, ладно, пока живи. А там разберёмся.

Жанна с жадностью набросилась на еду. Ночью лежа в чистой постели, сквозь дрёму, она услышала разговор.

— Ну и чего, девчонке идти некуда. Оставь. Всё же ты родственница.

— Ага, я в рейс, а ты к ней в постель. Знаю я тебя, какой ты кабель. — Валюш, ты чего? Ты в рейс на своём поезде, а я в рейс на своей «Ласточке». Ну, ты чё? Мне работать надо, а не малолеток соблазнять.

— Ладно, ладно уж. Спи. Посмотрим.

Но совсем мало Жанне выпало пожить в нормальных условиях. Не удалось ей привыкнуть ни к домашнему уюту, ни получить хотя бы каплю тепла от близкого человека. Как-то глубокой ночью она проснулась от чьего-то прикосновения. Она испугано вскрикнула и вскочила с постели.

— Ах ты кабель! Ты, что это удумал? — в комнату влетела разъярённая тётка.

— Валюнчик, перепутал. Хотел водички попить, назад шёл и перепутал спросонья, — стал наигранно оправдываться её сожитель.

— Чтоб тебя с той водички пронесло, кабель проклятый, — из спальной комнаты тётки ещё долго слышалась их перебранка. Жанна проплакала всю ночь.

Утро началось не лучше.

— Ну, вот, что племяшка я тебе скажу. Я, конечно, понимаю, что мой, кобелина ещё тот, но другого мне не найти. Ты меня должна понять. Ты девка молодая, а моё время уже на исходе. Так, что на одной поляне двум козочкам делать нечего.

Жанна разрыдалась, закрыв лицо руками.

— Не реви. Я сама ещё не жила. С поезда на поезд. Приезжаю, ещё два дня отхожу от трясучки. Мне покой нужен. Нервы совсем не к чёрту. А тут ещё о тебе надо думать. Да и содержать тебя, у меня нет никакой возможности. Пойми, у меня только жизнь налаживается. А ты сама должна о себе подумать. Не реви. Вот я вещички тебе кой-какие собрала и вот денег немного. И возвращайся ты моя хорошая назад. А там видно будет. Помру, всё, что имею — тебе завещаю.