– Пойдем в классную комнату, там мы можем сесть.

– А где мисс Теллман? – спросил Гейбриел, усаживаясь за старый круглый стол.

– Она ушла за отваром. Я пожаловалась, что у меня болит голова.

Гейбриел нахмурился. Психее не понравится, что они остались наедине.

– Вероятно, я…

– Нет, – сказала Цирцея, усаживаясь напротив него. – Я отослала ее, потому что хочу с тобой поговорить. Голова у меня не болит.

– Нет? – Гейбриел пытался сдержать смех. – Тогда зачем обманывать?

– Я хотела узнать, почему ты меня избегаешь. Ты на меня сердишься?

Она пристально смотрела на него ясными зелеными глазами.

– Конечно, нет, – вздохнул Гейбриел.

– Тогда почему не заходишь ко мне? Мне нравились наши разговоры.

– Мне тоже. – Гейбриел не хотел лгать, что бы ни говорила Психея.

– Ну и?

– Твоя сестра считает, что я неподходящая для тебя компания, – откровенно признался он. – И она права.

– Почему?

Гейбриел понял, что ответить на прямой вопрос ребенку труднее, чем строгому судье – с этими особами ему тоже приходилось встречаться.

– Потому, что у меня… у меня в прошлом было такое, что делает знакомство со мной нежелательным.

– Я это знаю, – спокойно заявила Цирцея. Удивленный, Гейбриел не удержался от вопроса:

– Знаешь? Откуда?

Она дотронулась до его лица.

– Эти морщинки около глаз, у горничной Джейн такие же. И когда ты обеспокоен, ты сжимаешь губы…

– Морщинки – признак возраста, дорогая, – возразил Гейбриел, пытаясь улыбнуться. – Это значит, что Джейн и я тебя старше.

Цирцея покачала головой.

– Не только возраста, – сказала она. – Муж Джейн умер от скарлатины несколько лет назад. Она потому и пошла в услужение, чтобы содержать себя. Джейн здесь в общем-то счастлива, но в душе скрывает свое горе. И я думаю, что у тебя в душе тоже печальные воспоминания. Мне бы хотелось об этом узнать когда-нибудь.

Гейбриел молча смотрел на этого удивительного ребенка, глаза которого – глаза художника – замечали намного больше того, что видели другие.

– Знаешь, сто лет назад тебе грозила бы большая опасность. Тогда ведьм бросали в ближайший пруд.

Цирцея улыбнулась:

– Но у меня нет черного котла и колдовской книги.

Гейбриелу не пришлось отвечать. Вернулась мисс Теллман с чайным подносом и отваром для своей подопечной. Увидев Гейбриела, гувернантка нахмурилась. Ему следовало избегать Цирцеи, потому что этого хотела Психея. Но Цирцея не уступала сестре в упрямстве.

– Я покажу ему свою последнюю акварель, – сказала Цирцея гувернантке. Гейбриел удивился, мисс Теллман тоже с изумлением посмотрела на девочку.

– Но, мисс Цирцея…

– Мы выпьем чаю позже, – успокоила ее Цирцея. – Хочешь посмотреть мой рисунок? – обратилась она к Гейбриелу.

– Очень, – кивнул он.

Что заставило ее даровать ему этот знак своего доверия? Он не знал, но последовал за ней в дальний угол комнаты, где под высоким окном стоял мольберт. Цирцея сбросила прикрывавший его кусок ткани и отступила в сторону, выжидательно глядя на Гейбриела.

У него были приготовлены слова похвалы и восхищения, которыми награждают любую работу подающего надежды ученика, но он забыл о них, увидев ее творение.

Гейбриел смотрел на парк с деревьями, сквозь цветущие ветви которых виднелись дома. Ранние крокусы поднимали из травы свои головки, желтые, белые, они оживляли зеленый травяной ковер. По нежно-голубому небу плыли небольшие облака. Картина была проста, но казалось, холст излучал свет, и Гейбриел почти ощущал дуновение ветерка, шевелившего листья на деревьях и пробегавшего по траве.

Это было так непохоже на детские рисунки школьниц и даже на пейзажи, висевшие в рамах на стенах богатых домов, которые он когда-то посещал, что Гейбриел долго в молчании смотрел на картину.

– Тебе не нравится? – нерешительно нарушила тишину Цирцея.

– Я думаю, это замечательно, – совершенно честно ответил он. – Цирцея, у тебя дар, редкий дар.

Неудивительно, что Психея стремилась найти для девочки хорошего учителя. Такой талант надо поддерживать и развивать. Он не сомневался, что Цирцея не откажется от своей живописи без борьбы, но если этот бесчувственный Перси станет опекуном ребенка, если Перси преодолеет сопротивление Психеи и заставит ее выйти за него замуж… Нет, этого нельзя допустить. Не только ради Психеи, но и ради Цирцеи этому браку надо помешать. Гейбриел был готов на все, лишь бы не дать Перси разрушить эти две жизни.

– Я смотрю на эту картину и чувствую, что пришла весна. Вся картина говорит о пробуждении, распускаются цветы, зеленеет листва, светлеет небо и возвращается надежда, – медленно заговорил он.

– Да, – серьезно подтвердила порозовевшая от удовольствия Цирцея. – Ты все правильно понял. Может быть, когда я закончу, я подарю ее тебе, чтобы ты повесил ее на стену.

Ее слова неожиданно тронули его.

– Я буду дорожить ею, хотя не уверен, что у меня будет стена, на которую я мог бы ее повесить, по крайней мере – пока.

– Когда вы с Психеей поженитесь, – начала она и замолчала, взглянув на мисс Теллман, занявшую свое обычное место в уголке. Цирцея понизила голос: – Иногда я забываю, что все это игра.

Дверь открылась, и в комнату заглянула Психея. Ее лицо омрачилось, когда она увидела Гейбриела.

– Вот вы где, – сказала Психея. – Я хотела бы с вами поговорить, лорд Таррингтон.

Он встал и поклонился Цирцее.

– Я с удовольствием побеседовал с тобой. Спасибо, что показала мне акварель.

Ему было приятно видеть изумление на лице Психеи. Они вышли из комнаты.

– Вы насильно заставили Цирцею показать вам картину? – с беспокойством спросила Психея. – Она очень редко показывает свои рисунки.

– Она сама предложила, – ответил Гейбриел, не скрывая раздражения. – Я не стал бы заставлять вашу сестру, дорогая мисс Хилл, и не в моих правилах угрожать детям.

Она покраснела.

– Простите, я не хотела…

– У вашей сестры необыкновенный талант, – сказал Гейбриел. – Теперь я понимаю, почему вам так хочется найти ей хорошего учителя.

Психея кивнула и после минутного колебания предложила:

– Пойдемте со мной. Раз уж вы видели последнюю картину, вам стоит посмотреть и на другие.

Не совсем понимая, чем вызвана эта перемена в ее отношении к нему, Гейбриел поднялся вслед за ней в мансарду. Войдя в заставленную вещами комнатку, она взяла со стола папку и развязала ленту.