chitay-knigi.com » Приключения » Папаша Горемыка - Александр Дюма

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 72
Перейти на страницу:

Ришар спросил, что это значит.

— Это значит, — ответил Валентин, — что я не стал ждать, когда ты дашь мне скульптуру, отлитую в бронзу, ибо тогда я был бы не вправе с ней расстаться. Я могу еще подождать, пока будет готова моя статуэтка, а ты должен поспешить, если хочешь, наконец, жить как приличный человек. Поэтому я решил пожертвовать твоим первым изделием, чтобы примирить тебя с коммерцией, которая одна может помешать тебе сегодня закончить свои дни под забором, подобно бродяге. Я продал твою скульптуру за пятьсот франков.

— Фабриканту, изготавливающему изделия из бронзы?

— Да.

— Для навершия каминных часов?

— Вероятно.

Ришар пожал руку друга одной рукой, а другой сделал? трагический жест, совсем как дворянин на театральной сцене при виде своего опозоренного герба.

Эта гримаса не помешала нашему скульптору подобрать пятифранковые монеты из презренного металла — все до единой.

Сделав этот шаг, Валентин правильно оценил художника — вскоре тот вошел во вкус, но не работы, а этой денежной благодати. Ришар был уже неспособен на страсть; он утратил чувство изящного, и от художника в нем осталась разве что манера разговаривать; человек, столь презрительно относившийся к буржуа на протяжении первой половины своего творческого пути, ныне был вынужден считать деньги, как они. Ришар подсчитал, что тяготы труда в общей сложности намного уступают бесчисленным неприятностям нищеты, и, когда его одолевала нужда, он покорно мял гончарную глину.

Это был совсем не тот итог, к которому стремился Валентин. Он думал, что вернет звезду на небо, сделает имя друга прославленным, а вместо этого лишь пополнил витрины торговцев поделками, чуть более совершенными по форме и чуть менее избитыми по сюжету, чем соседствующие с ними товары.

Это было равносильно падению с неба на землю.

Однако самолюбие играло ничтожную роль в чувствах ювелира, и его сердце не искало какой-либо личной выгоды, поэтому полная утрата иллюзий отнюдь не повлияла на любовь Валентина к Ришару.

Вечные истины не стареют: уподобление человека плющу, который не может жить без опоры, известно давно, и оно совершенно безупречно. Валентин, у которого не было ни семьи, ни друзей, чувствовал себя одиноко среди полуторамиллионного людского муравейника, и он так привязался к другу, что они стали как бы единым целым. Он уже находил у него некоторые достоинства, которых тот был лишен, и был очарован даже недостатками Ришара.

Валентин относился к другу столь же нежно и снисходительно, как мать; на протяжении трех лет, с тех пор как они поселились на улице Сен-Сабена, он неустанно заботился о скульпторе; он побуждал его к труду, вел его дела с торговцами, ободрял, когда тот временами испытывал упадок духа, ласково бранил за лень и чудачества, прощал ему капризы и прихоти — одному Богу известно, сколько их было у Ришара! Валентин никогда не сдавался, хотя до сих пор все его усилия были безуспешными, и пытался увлечь друга более высокими целями, чем те, которые тот преследовал.

Все великое обладает сияющим ореолом, который бросает отблеск на окружающее, — это реальный факт, а не образное выражение. Сколь различными ни были возраст, воспитание и положение двух друзей, Валентин отчасти оказывал благотворное влияние на Ришара; дурные привычки скульптора слишком прочно укоренились в его душе, чтобы он мог с ними расстаться; Ришар не стал лучше, но стал не настолько плохим, каким был прежде; он оказался способен на дружбу и благодарность и в конце концов искренне полюбил Валентина, так что беспощадно убил бы всякого, кто посмел бы покуситься на жизнь молодого ювелира, и, защищая его, дал бы изрубить себя на куски; кое-что значило и то (и это был шаг вперед), что за все время их дружеской связи он сумел удержать в узде свою склонность к насмешкам и дерзким выходкам и позволял себе в разговорах с Валентином лишь своего рода почтительную фамильярность.

XIV. СТАТУЭТКА «БРАТСТВО»

Пожеланию, которое, как мы слышали, выразил г-н Батифоль, по всей видимости, суждено было осуществиться.

В результате событий, описанных в предыдущей главе, Ла-Варенна стала привычным местом остановки судна Ришара Люилье, и Валентин, которого скульптор прежде не без труда мог убедить принять участие в своих речных походах, стал постоянным пассажиром «Чайки».

Однажды утром, в воскресенье, примерно спустя месяц после того, как молодые люди впервые встретились с Юбертой, бледный и взволнованный Валентин расхаживал по своей маленькой комнате, занимаемой им в их общей квартире и обставленной с почти монашеской простотой.

У него, как и у всех тех, кого не терзают угрызения совести, честолюбие или страсти, всегда был необычайно спокойный, даже безмятежный вид. Тем более явно бросалась в глаза столь непривычная для молодого человека грусть, которая в тот день была написана на его лице.

Он долго стоял, облокотившись о камин, и смотрел на украшавшую его замечательную статуэтку друга, олицетворяющую Братство, с восторгом и умилением, как будто эта фигурка могла вернуть его назад, в те более счастливые времена, когда она была создана.

Наконец, Валентин, по-видимому, принял решение: он вздохнул, провел рукой по голове, которая уже начинала лысеть, несмотря на его молодость, и вошел в мастерскую.

В отличие от своего друга, скульптор выглядел очень веселым и, очевидно, не считал нужным скрывать своей радости: он распевал голосом скорее сильным, чем музыкальным, баркаролу, которую принято было петь на борту «Чайки».

Причина его радости, как и выбора песни, с помощью которой выражалось это чувство, красовалась на трех стульях и представляла собой три ослепительно новых костюма неаполитанских матросов.

Члены команды «Чайки», как до сих пор водится в гребном спорте, были простыми мастеровыми; по воскресеньям, следуя зову души, они превращались в моряков, объединяясь с другим, более удачливым и обеспеченным любителем катания на лодке, уже сумевшим приобрести главное средство для их досуга.

Гребцы вносили в качестве лепты в общее дело свои руки, предоставляя хозяину судна преимущество сидеть у руля; кроме того, они уступали ему право называть их пройдохами, никудышными псами и сухопутными крысами, а также награждать другими нелестными эпитетами из запаса крепких моряцких словечек. Однако тому, кто присвоил себе звание капитана, приходилось в этом поистине братском союзе брать на себя все расходы на излишества и прихоти.

А уж в области прихотей фантазия Ришара Люилье была поистине безгранична.

Он все время наряжал своих приятелей в различные матросские костюмы, которые ему удавалось раздобыть; но с некоторых пор скульптора преследовала мысль об одном новшестве, которое, по его мнению, должно было произвести неотразимое впечатление на порт Берси и прочие места на всем протяжении так называемого «марнского тура».

«Марнский тур» — это водная прогулка, которая начинается с вхождения в Марну по Сен-Морскому каналу, проходит мимо Ла-Варенны и заканчивается у места впадения этой реки в Сену.

1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 72
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.
Правообладателям Политика конфиденциальности