Максим некоторое время слушает трубку. Пациент в кресле сидит с широко открытым ртом и заливается потом.

– Настя, это не ко мне… Я не психиатр… Я зубы лечу, а не мозги… Ну и что, что рядом… Рот не закрывайте… Это не тебе… Ну хорошо, хорошо… Я приеду… Ладно, не плачь…

Максим кладет трубку, некоторое время ходит по кабинету, забыв об измученном пациенте. Тот мычит, глядя с мольбой на доктора.

– Сплюньте. И расскажите нам, наконец, «как»?

Толстяк сплевывает, утирает лоб платком и, поднявшись с кресла с тяжелой отдышкой, произносит:

– Многие заводят себе глистов, изнуряют себя различными диетами. Новый способ похудания принципиально отличается тем, что вы можете есть все что пожелаете и сколько угодно. Ваш холестерин останется в норме. – Снова промакивает лоб, достает из внутреннего кармана пиджака ярко-красную бутылку. – С помощью революционного соуса «ЧЕМБЕРЛЕН» вы легко избавитесь от лишних калорий, жиров, белков и углеводов. Его можно добавлять в любую еду.

– Что входит в его состав? – деловито интересуется Максим.

– Много компонентов. Состав «ЧЕМБЕРЛЕНА» запатентован. Это коммерческая тайна. Могу в качестве примера привести лишь несколько ингредиентов. Его основа – бензонат натрия, сорбат калия и Е-124. Еще немного морковного сока, горчица, сахар, соль, перец, эмульгатор, крахмал…

– И что? – недоумевает Галя.

– Должно стошнить.

– Мне уже плохо, – говорит она.

– К сожалению, более подробную рецептуру я сообщить не могу.

– И не надо. Сойдет и так. – Она выбегает из кабинета, прижав ко рту платок.

* * *

– Она объявила сухую голодовку, – говорит Настя, встречая Максима в прихожей. – Не ест, не пьет второй день.

– Чего она хочет?

– Поломать стену.

– Что? – недоумевает Максим.

– Я сначала была против, но… Во сне ей явился Антон Павлович и сказал, что… – Настя оглядывается и переходит на шепот: – Что в стене замурован клад.

– Отлично.

– Перестань язвить!

– Ты хочешь разбить стену?

– Я не знаю. Если выбирать из двух зол – мама мне дороже.

– «Из двух зол» – это ты хорошо сказала.

– Не цепляйся к словам. Я хотела сказать…

– Хорошо. А если она завтра скажет, что дед ошибся или она его плохо расслышала и надо снести еще одну – другую стенку? Я не знаю… Вы тут живете, вам и решать…

В большой отремонтированной комнате на полу под стеной сидит Антонина Павловна. Вокруг нее – украинские рабочие. Они зачарованно слушают ее рассказ:

– Он был необычайно любезен. Сказал, что ему хорошо, легко и весело… Он предложил потанцевать… Я сначала испугалась, а потом согласилась, так он был галантен… Мы танцевали вальс и где-то на третьей фигуре… он наклонился ко мне… Я подумала, что за поцелуем, и отпрянула… но он мне открыл тайну, которую я не могу вам открыть, это не моя тайна…

Рабочие понимающе кивают.

– Да, – говорит один из них, – такое бывает сплошь да рядом… Я такие случаи знаю.

– Разбейте стену! – скандирует Антонина Павловна. – Разбейте стену! Разбейте стену!

Настя и Максим входят в комнату.

– Пидэрвалася бабуся, – приветствует их бригадир.

– Ломайте! – решительно командует Максим.

Рабочие ошарашенно смотрят на хозяев, а Антонина Павловна бросается к зятю:

– Спасибо! Спасибо! Добром отзовется! – тут же оборачивается к рабочим: – Ломайте стену! Ломайте стену!

Те выжидательно смотрят на Максима.

– Давайте!

Денис берет кувалду. Звучит барабанная дробь. Все с ужасом смотрят на него и на новую отштукатуренную стену, к которой он примеряется перед ударом. Спокойна только Антонина Павловна. Она улыбается. Удар кувалдой по стене поднимает облако пыли, еще удар – осколки кирпича с грохотом падают на пол. Все начинают чихать и кашлять, слышится крик Дениса:

– Клад! Здесь клад!

Когда пыльный туман рассеивается, и все остальные видят в нише за стеной среди кусков кирпича и цемента старые, перевязанные ленточкой фотографии и письма, а главное – жестяная, круглая коробка. Денис, кряхтя, с трудом достает ее из дыры, тяжело опускает на пол. В коробке что-то звякает. Антонина Павловна жестом отстраняет Дениса и с торжествующим видом дрожащими от волнения руками долго пытается ее открыть. И вот наконец крышка с дребезгом падает.

– Ух! – выдыхают все разом.

Золотые монеты царской чеканки… Их много. Очень много. Полная коробка золотых монет. Такие дела.

* * *

Играет духовой оркестр. Медь сияет на солнце. Улыбки светятся на лицах праздничной толпы перед домом сталинской постройки. Машины с логотипами центральных телевизионных каналов. Операторы с камерами. Люди с цветами. На стене дома красной материей занавешена мемориальная доска. Среди собравшихся в первых рядах: Антонина Павловна, Максим, Настя, Маша, Илья и Света с Мариком, Сергей с мамой, медсестра Галя, украинские рабочие в вышитых рубахах…

Женщина-корреспондент Центрального телевидения говорит в микрофон и смотрит в камеру:

– Мы ведем прямой репортаж с улицы Майской. Сейчас на ваших глазах произойдет то, к чему некоторые герои нашего репортажа шли долгие годы. Сейчас здесь, на этом месте будет заново открыта квартира-музей незаслуженно забытого классика русской литературы Ивана Макаровича Тырдышного. Ну, а главный виновник торжества – это, конечно, Антонина Павловна – человек, всю жизнь посвятивший сохранению творческого наследия литератора…

Сергей подводит взволнованную Настю к своей маме, наблюдающей за всем с непроницаемым выражением лица.

– Вот, мама. Это Настя. Я тебе о ней говорил. Это мама моя – Инна Федоровна.

– Здравствуйте, мне Сережа много о вас рассказывал…

Через толпу протискивается Марьяна. Она одета в какой-то балахон из рыбьей кожи, отделанный мехом и разноцветными перьями. Ее волосы отливают зеленью, как павлиний бок. Она приближается к Максиму:

– Максик, я подкрасилась… Я тебе по-прежнему нравлюсь? Ведь да, ведь да?

Максим улыбается и гладит Марьяну по зеленой голове.

– Кроме того, – продолжает корреспондент, – Антонина Павловна внесла и немалый материальный вклад в дело сохранения отечественной культуры. На ее личные сбережения была выкуплена квартира писателя и восстановлена обстановка, в которой жил и работал Иван Тырдышный.

Раздаются бурные аплодисменты.

Настя помогает взволнованной Антонине Павловне приготовиться к выступлению.

– Мама, шляпа…

– Ой, я так волнуюсь!