В современном мире существует как солидарность, так и независимость, как в техническом, так и в моральном плане, что делает возможным для любой нации изолировать себя от экономических и политических зол остального мира, в особенности когда такое зло непреклонно и распространяется. Не может быть стабильности и мира как внутри нации, так и между нациями, иначе как на основании законов и моральных стандартов, твердо соблюдаемых всеми. Международная анархия разрушает сами основания мира. Она подвергает опасности как настоящую, так и будущую безопасность каждой нации, большой или маленькой. Таким образом, это жизненно валено для народа Соединенных Штатов, чтобы святость международных договоров и сохранность международной морали были восстановлены.

Подавляющее большинство народов и наций на сегодняшний день желают жить в мире. Они ищут отмены торговых барьеров. Они хотят посвятить себя промышленности, сельскому хозяйству и бизнесу с тем, чтобы они могли улучшить свое благосостояние, производя мирную продукцию, нежели соревноваться в производстве военных самолетов и бомб, пулеметов и пушек для уничтожения человеческих жизней и полезной собственности.

Те же нации мира, которые производят оружие ради оружия для агрессивных целей, и те, другие нации, которые опасаются актов агрессии против них и их безопасности, тратят огромную часть своего национального дохода прямо на вооружение. Она составляет от 30 до 50 процентов.

Пропорция, которую тратим мы в Соединенных Штатах, значительно меньше — 11 или 12 процентов.

Как счастливы мы от того, что обстоятельства в настоящее время позволяют нам вкладывать деньги в мосты и проспекты, в плотины и восстановление лесов, защиту наших земель и во многие другие виды полезной работы, нежели чем в огромные армии и в огромные запасы орудий войны.

И все же я вынужден и вы вынуждены смотреть вперед. Мир, свобода и безопасность 90 процентов населения мира находится в опасности от упомянутых 10 процентов, которые угрожают уничтожением всего международного порядка и законов. Конечно, 90 процентов, которые желают жить в мире с законами и в соответствии с моральными нормами, которые в течение веков стали практически универсальными, могут и должны найти путь, чтобы достичь своей воли.

Ситуация вызывает всеобщую озабоченность. Поставленные вопросы касаются не столько нарушений отдельных условий конкретных договоров; они являются вопросами войны и мира, международного права и в особенности принципов гуманизма. Действительно, они включают в себя конкретные случаи нарушения договоренностей, и в особенности Устава Лиги Наций, пакта Бриана—Келлога и договора девяти держав. Но они также включают в себя проблемы мировой экономики, мировой безопасности и гуманизма во всем мире.

Правда, мировое моральное сознание должно понять важность преодоления несправедливостей и давно накопившихся обид; но в то же время оно должно подняться до понимания абсолютной необходимости поощрения святости договоров, уважения прав и свобод других, окончания актов международной агрессии.

К несчастью, правдой является то, что эпидемия мирового беззакония распространяется.

Когда начинает распространяться эпидемия обычной болезни, общество одобряет и присоединяется к карантину заболевших для того, чтобы защитить здоровье общества против распространения болезни.

Это мое решение следовать политике мира и предпринять любой практический шаг, чтобы избежать вовлечения в войну. Это немыслимо, чтобы в современную эпоху, перед лицом опыта, какая-либо нация может быть настолько глупа и беспощадна, чтобы пойти на риск вовлечения всего мира в войну при помощи нарушений, противоречащих священным договорам, и вторжений на территорию других государств, которые не причинили им никакого реального вреда и которые слишком слабы, чтобы адекватно себя защитить. Тем не менее мир во всем мире и процветание и безопасность каждой нации находятся под угрозой.

Ни одна нация, которая отрицает прощение и уважение к свободе и правам других, не может долго оставаться сильной и сохранять доверие и уважение других стран. Ни одна нация не теряет своего достоинства или хорошей репутации, смиряясь со своими отличиями или испытывая огромную терпимость и уважение к правам других народов.

Война — это инфекция, — объявлена она или нет, она поглощает государства и народы, будучи далекой от настоящей вражды. Мы решительно настроены держаться подальше от войны, тем не менее мы не можем быть застрахованы от катастрофических последствий войны и опасности вступления в нее. Мы предпринимаем такие меры, как желание уменьшить риск вступления, но мы не можем иметь полной защиты в мире анархии, в котором стабильность и безопасность уничтожены.

Если цивилизации суждено выстоять, то заповеди Христа должны быть восстановлены. Пошатнувшееся доверие между нациями должно быть восстановлено.

Самое важное, воля к миру миролюбивых наций должна быть выражена до конца с тем, чтобы нации, которые соблазнены желанием нарушить договоры и права других, воздержались от этого предприятия. Должно произойти хорошее вторжение, чтобы спасти мир.

Америка ненавидит войну. Америка надеется на мир. Поэтому Америка активно включается в борьбу за мир»[230].

Франклин Рузвельт открыто призывал установить санитарный кордон — карантин вокруг все более наглеющих агрессоров. Этот призыв, да и сама речь, мягко говоря, обескуражили, удивили не только американскую общественность, но и ближайших сподвижников президента. Естественно, эту речь, как и любую другую, готовили спичрайтеры — нормальная практика в любом государстве. Однако в изначальном тексте ни о каком «карантине» речи не шло, в ней вообще не было ни одного абзаца о внешней политике, она была приготовлена, так сказать, для сугубо внутреннего употребления. Корделл Хэлл — госсекретарь — просматривал ее и не нашел ничего, что касалось бы его ведомства. Но 5 октября Рузвельт прочел совсем другой текст. И самое главное, впервые за четыре года президент не посоветовался с Госдепом, он вообще не проинформировал американское МИД о том, что собирается затронуть внешнюю политику в публичном выступлении. То был узнаваемый и понятный госсекретарю признак — эра Хэлла, как самостоятельного строителя и руководителя внешней политики, заканчивалась, начиналась эра нового кормчего — Франклина Делано Рузвельта. Теперь президент был намерен самостоятельно решать, каким курсом будет следовать американский корабль. Мнение госсекретаря отныне будет приниматься для сведения, но отныне оно перестало быть решающим. Подобный «тихий» переворот внутри администрации был вполне в стиле президента. Что подвигло его на этот шаг, почему именно в начале октября 1937 г.? На эти вопросы нам не дано знать ответа, но мы можем строить бесчисленные, более или менее правдоподобные версии, даже его «ближайшие советники признают, что они были в неведении о его сокровенных замыслах...»[231].