Элоди съехала на обочину и остановилась.

— Теперь можешь вернуться к нам, — пошутила она, открывая багажник.

Я немного походил, растирая ушибленные места, хотя на самом деле путешествие оказалось не таким уж страшным. Элоди не забыла постелить в багажник одеяло и положить пару подушек: можно было подумать, что она всю жизнь только и делала, что перевозила беглецов.

Я сел в машину рядом с ней, и мы поехали дальше. Обернувшись посмотреть, не следят ли за нами, я заметил на заднем сиденье белую клетку с ручкой: внутри сидел Кандид, притихший и напуганный.

— Я подумала, ты захочешь с ним проститься, — сказала она.

— Правильно.

Я обернулся снова и, изогнувшись, сумел схватить Кандида за шкирку и перетащить к себе. Он замер у меня на коленках, как тогда, когда я гладил его, только что вытащив из мусорного бака.

Элоди растроганно смотрела на нас:

— Не хочешь взять его с собой? Будет веселее.

Смех да и только — преступник, которого ищет полиция, едет через всю Францию с кошачьей клеткой.

— Тогда, если ты не против, я его возьму.

Ну и пусть смешно, черт с ним. Господин судья, если хотите, можете послать мое описание в Интерпол: опасный преступник, особые приметы — кошка.

— Обещай, что когда ты не сможешь больше о нем заботиться, перешлешь его в гостиницу.

— Обещаю.

Потом мы снова замолчали, но не как два дня назад на прогулке. Теперь молчание было окончательное, как разговор, который окончился, так и не начавшись.

Элоди крепко держала руль и не отрываясь следила за дорогой, иногда покусывая нижнюю губу. И я опять вспомнил о «Жюле и Джиме», когда героиня ведет машину к спасительной катастрофе.

Но увы, мы не разбились. Немного спустя машина остановилась у станции, затерянной в полях. Платформа была пустынна. Элоди пошла проверить, не поджидают ли меня странные типы.

— Все в порядке. Через пятнадцать минут подойдет электричка. Сойдешь на какой-нибудь станции покрупнее и пересядешь на другой поезд.

Я опустил на землю рядом с машиной свой багаж: сумку, рюкзак с компьютером и белую переноску с белым котом — вот и все, что у меня осталось.

Мы немного постояли друг против друга, потом она обняла меня и спрятала лицо у меня под ключицей.

— Все, ухожу.

В последний раз погладила Кандида и села в машину, которая постепенно потерялась из виду на пересекавшей поля дороге.

Я пошел в кассу, но там было закрыто; объявление извещало, что пассажиры должны приобретать билеты непосредственно в транспортном средстве. Тем лучше, у меня оставалось больше времени подумать, куда бы податься.

На перроне я сел на скамейку и вынул из кармана рубашки конверт, который месье Арман дал мне в дверях. Открыл, и там оказалась фотография Жака Бреля. Снятая во время концерта, зато с автографом. Арману хотелось дать мне образок, талисман, хотелось дать и мне надежду на чудо. После этого вопрос о месте назначения решился сам собой.

И вот я здесь, господин судья, в скором поезде, который идет туда, где я никогда не бывал, к новому рубежу. Любуюсь видом из окна, и мне вспоминается последний мой приезд домой. В подъезде у лифта я встретился с соседом, он узнал меня сразу, а я все никак не мог вспомнить, кто это. В конце концов, когда он нажал кнопку третьего этажа, я сообразил — да ведь это бухгалтер Россетти. Не знаю, сколько времени мы не встречались, я как-то не замечал его в последние годы и помнил только давнишнее — человека лет сорока и двух его дочек чуть постарше меня. А теперь увидел старика. И тогда я подумал, что этот самый старик всю жизнь прожил в нашем доме, уверенно глядя в будущее, не думая, куда он денется завтра. И сейчас я ему завидую.

Кандид поглядывает на меня из своей переноски, пристроенной на соседнем сиденье. Я и ему купил билет: отныне он мой товарищ в странствиях. Пока мы сидели на скамейке, дожидаясь поезда, я рассказывал ему про Стеллу: как она любит кошек и как возилась бы с ним, оставляла спать в своей постели всегда, даже когда мы с ней занимались бы любовью.

Я отнюдь не последний рыцарь, господин судья, и у меня вовсе нет дурной привычки защищать честь замужних или несвободных женщин. Просто я старался уберечь единственную радость, которую принесло мне знакомство с Лаянками, единственное светлое воспоминание.

Не получилось. Вот вам вся история.

Джулиано познакомил меня со Стеллой примерно через месяц после того, как мы стали работать вместе. Как-то вечером в ресторане. Потом мы виделись еще, в его присутствии и в присутствии других.

Как и всем, мне она казалась красивой. Красивая, приятная, умная, богатая и немного застенчивая. У нее были все качества, чтобы я боялся к ней подойти и восхищался на приличном расстоянии: я подданный, она — королева. Джулиано держал ее на вторых ролях. За ужином она часами не произносила ни слова, пока остальные болтали о деньгах, катерах, ресторанах, кому везет и кому не везет в деловом мире. Остальные выглядели пародией на молодых и успешных юппи из фильмов с Больди и Де Сикой, она была как таинственный остров.

Впервые мы с ней заговорили о чем-то, кроме вин и погоды, на яхте во время уик-энда.

В тот день приятели Джулиано в пошлости превзошли самих себя, дамы давали им фору. Сборище напоминало показ фирменных купальников — чем меньше купальник, тем больше цена. Эта фикция бикини не прикрывала, а выставляла напоказ ягодицы и грудь, над которыми поработали умелые хирурги, а массажи и дорогие кремы придавали им упругость. Королева сидела тут же в закрытом черном костюме, но в ней не чувствовалось ни высокомерия, ни снисходительности, и ее улыбка говорила, что она просто не может быть другой. Речь зашла о салонах красоты, говорили все, парни и девушки, усевшись в кружок на палубе: мы тоже когда-то так сидели и пели авторские песни, пуская косяк по кругу. Один спрашивал совета, другой перечислял процедуры, третий нахваливал тот или иной центр.

— Там, куда хожу я, — сказала девушка лучшего друга Джулиано, — потрясающе делают эпиляцию. Не просто эпиляция, а произведение искусства. Вот смотрите.

Она стащила трусики и продемонстрировала всем лобок, на котором красовалось сердечко из коротко стриженных волосков.

Разговор продолжался в том же духе, пока кто-то, кому стало жарко, не прыгнул в воду, и кружок распался. Вот тогда-то Стелла пересела ко мне и спросила:

— И почему только мужчинам нравятся такие?

— Потому что мы их не боимся.

— А меня — да?

— Немножко.

Вот так мы и сблизились. Относительно, конечно, потому что наша близость ограничивалась понимающими ироническими взглядами.

А потом этот ужин в начале октября. Стелла с Джулиано, другие парочки и я. Пришли они уже взвинченные — видно, до того успели поругаться. Под конец вечера кто-то предложил пойти к нему смотреть бокс, который передавали по спутниковому каналу.