— Ох, капитан, ну и вопросики вы задаете. Если бы мы шлепали всех коммунистов, то начали бы с Тельмана, — невесело усмехнулся Бодикер. — А он, да будет вам известно, сидит в тюрьме Шпандау. И потом, в вашей армии такое дикое количество этих самых комиссаров, что их планомерная ликвидация повлечет за собой совершенно недопустимый бесполезный расход боеприпасов. Да и солдаты наши, увы, либеральничают и берут в плен кого попало… Я уже не говорю, что каждый третий солдат у вас — коммунист, а каждый второй — так называемый комсомолец…

— И чему вы удивляетесь, господа? Наш нынешний генералитет чертовски здорово подготовлен именно к таким вещам, будучи не подготовлен ко всему остальному. Слышали про 1937-й и последующие года? Чем вы хотите испугать людей, которые обрекали на смерть и пытки своих товарищей? Тот же маршал Блюхер сначала судил Тухачевского, а позже его самого забили до смерти на допросе по совершенно аналогичному обвинению (я умолчал о том, что в СССР был человек, который судил всех подряд начиная с середины 30-х. Звали его Василий Ульрих, и был он главным прокурором Красной Армии. Самое смешное, что он умудрился умереть своей смертью…). Эти люди, если их можно так назвать, и от собственных жен с детьми отрекались без малейших угрызений совести. А жены с детьми, соответственно, от них. И вы хотите, чтобы на них произвела впечатление смерть нескольких простых красноармейцев? Да они этого в изобилии насмотрелись на Карельском перешейке, или еще раньше, на Перекопе, или на Кронштадтском льду. А вот пинок по своей любимой, жирной заднице — это для них весомый аргумент. Свое, знаете ли, сильнее болит… Хотя я подозреваю, что вам удается сломать далеко не всех. Кстати, а откуда, собственно, здесь советские генералы и комиссары в генеральских чинах? Я в этом лагере видел разве что каких-то «сентябрьских» польских генералов или «маршалков» в опереточных мундирах…

— Вы правы, капитан, ломаем мы не всех, но генералы ваши тут есть и, думаю, еще будут. И согласитесь, что когда единственной альтернативой является Аушвиц, лучше все-таки пойти на сделку с совестью, а, капитан?

— Идите вы к бую, унтерштурмфюрер, — сказал я по-русски, и Бодикер явно меня не понял.

На лагерный двор я вышел уже без конвоира, уже не как пленный, а как «добровольный помощник» оккупантов. Мне предстояло собрать нехитрые манатки и поутру ехать с Генделем куда-то под Бреслау, на какой-то их бронетанковый полигон. На душе было гадостно. С темного, беззвездного неба сыпался ленивый снежок, покрывая крыши бараков, вышки, колючую проволоку на изоляторах и окрестные картофельные поля. У проволоки лежали десять еще неостывших тел. Один из них, видимо, тот, убитый первым, торчал чуть в стороне. Меня, конечно, трудно удивить большим количеством трупов. Почему-то вспомнился райцентр Зерибашево после химического удара. Ох, сколько там было народу… Кроме жителей, еще беженцы и наши вояки — они лежали так густо, что объехать их было нельзя, и траки ПТ-76 чавкали прямо по трупам, скрюченным на проезжей части. Газ был новейший, быстродействующий, и мы были уже без ЗК и намордников. Хотя намордники от этой импортной пакостной химии не спасали… Так вот, там ничем не пахло, только кровью от раздавленных тел. И мне начало казаться, что этот запах начинает чувствоваться и здесь. Ощущение это было, конечно, ложное, но я понял, что начинаю нешуточно заводиться. А делать глупости было еще рано. Хотя мне, конечно, оставалось только отомстить за этих десятерых. Больше я им ничем не мог помочь — даже похоронить не имел возможности. Что ж, всему свое время.

Что же мне, век по этой пустыне мотаться?!

Товарищ Сухов. Из к/ф «Белое солнце пустыни»

Африканский крюк. Непоняток прибавляется. 23 февраля 1942 года. Северная Африка. Где-то в Западной пустыне. +40 градусов в тени. Очень жарко.

Я сидел на обломке глинобитной стены, посреди бескрайних песков, озирая в бинокль окрестности, и дивился сюрреализму происходящего. Позади меня, замаскированный среди каких-то руин библейского возраста, стоял покрашенный в желтые цвета немецкого Африканского корпуса советский танк Т-34 с черно-белым балочным крестом и белой пальмой роммелевских частей на броне. Рядом с танком умывались из канистры два загорелых фрица в одних плавках и пилотках. На горизонте поднимались к знойному синему небу столбы черного дыма, но никакого движения в пустыне не было. Видимо, главные силы англичан прошли стороной или вообще заблудились по дороге.

Однако обольщаться не следовало, тем более что ехидный голосок под моей черепной коробкой уже дня три советовал мне готовиться к чему-то эпохальному и одновременно нехорошему. Списывать голосок на жару, переутомление и общий дебилизм мне не хотелось. А, собственно, что мы тут делаем? Наш «штурмовой взвод» из двух Т-34 и одного KB сформировали еще в начале января. Командовал этим балаганом капитан Вансовский, а русских в нем, кроме меня, числилось аж двое. Какому такому гитлеровскому штабному гению пришло в голову посылать это «сверхмощное» формирование на усиление корпуса Роммеля, я, наверное, не узнаю никогда. Надо полагать, английские джентльмены, уже получавшие от доброго дядюшки Рузвельта «Гранты» и «Стюарты» тысячами, должны были громко пукнуть и разбежаться от одного нашего вида. Тем более что до Бенгази доплыл только один Т-34. Остальные потонули вместе с транспортом — и «штурмовому взводу» пришел кирдык. При одном танке осталась команда в шесть человек (включая меня и Вансовского), а командование Африканского корпуса явно не знало, что с нами делать. Мы в основном гоняли наш танк туда-сюда, причем в основном ночами, из соображений секретности. Вот и сейчас нас за каким-то послали в разведку. Хотя, по-моему, какой-нибудь легкий броневик тут был бы более уместен. В общем, пока что голосок в моей голове посоветовал мне зарядить пушку и быть начеку. Обдумав это предложение, я неспешно полез в танк. Там было особенно жарко и душно, никто из моих немецких «коллег» там старался не засиживаться без особой надобности. Зарядив орудие, я услышал, как ожила рация.

— Герр капитан, вас на связь! — заорал я, высунув голову из башенного люка. Из библейских руин выскочил капитан Вансовский, подтягивая ремень модных офицерских шорт. Он схватил радионаушники, несколько раз каркнул в микрофон «яволь» и приказал экипажу занять места по боевому расписанию. В экипаже, кроме нас, было двое — механик-водитель Фосс и «специалист широкого профиля» ефрейтор Розенхайм. Еще два «героя» из нашего взвода отдыхали в госпитале по причине дизентерийной дристни.

— Иван, — приказал мне Вансовский (Иваном меня здесь именовали исключительно для удобства). — Сядешь за наводчика.

— Яволь! — ответил я, и танк тронулся, давя эти самые библейские руины гусеницами. А может, они и не были библейскими. Просто в этих местах все отчего-то выглядит или древним, или очень старым.

— И куда мы, господин капитан? — поинтересовался Розенхайм, размещая свою задницу на сиденье заряжающего.

— Передали данные авиаразведки, — отозвался Вансовский с места стрелка-радиста. — На северо-восток от нас обнаружено несколько английских броневиков и колонна автомашин. Приказали перехватить.