Ведущие говорят: ой, да, ага, хм. Какие серьёзные, глобальные вопросы. Но наверняка же было и что-то, связанное с насущными проблемами нашего города? Что-то интересное, близкое петербуржцам?

Закиров ржёт ещё громче, чем в прошлый раз.

– Ну, если… – говорит он, икая от смеха, – если петербуржцам не близка почти неминуемая на данный момент климатическая катастрофа планетарных масштабов, могу поговорить о сине-зелёных водорослях. Их у нас полно в заливе, полно во всех прудах, и они выделяют интереснейшие вещества под названием цианотоксины…

Закиров описывает воздействие цианотоксинов на организм. В Квебеке, говорит он далее, много озёр. Эти озёра, говорит он, тоже цветут, в них тоже сине-зелёные водоросли. Он заводит лекцию о том, как в Квебеке мониторят цветение озёр. Ведущие нервно кивают и вскоре перебивают его.

– Самый последний вопрос, Андрей Даудович: как вам студенты показались в Монреале? Отличаются от наших?

Закиров опять ржёт. Он постоянно ржёт.

– Я успел заметить лишь одно кардинальное отличие: там студенты по-французски говорят, – острит он. – По-английски, конечно, тоже, но английский теперь-то и мы с грехом пополам знаем, ибо нельзя в современном мире без английского…

Дальше Витя слушает краем уха. Он встаёт и подходит к окну. За окном лысые апрельские деревья и рыжая пятиэтажка, залитая солнцем. Витя отрывает листок от блока для записей, который жена держит на подоконнике. Рядом на стене висит ручка на спиральке и присоске. Ручку тоже присобачила жена. Три секунды Витя размышляет, на что бы положить листок. Потом кладёт его обратно на блок. Выводит ручкой ФИО кандидата наук. Для верности приписывает: «СПБГУ каф. прикладной экологии».

Витя ещё не решил, как именно Закиров А.Д. нарушил статью 275 Уголовного кодекса Российской Федерации («Государственная измена»). Но то, что Закиров оказал, оказывает или скоро окажет «финансовую, материально-техническую, консультационную или иную помощь иностранному государству, международной либо иностранной организации или их представителям в деятельности, направленной против безопасности» России в Арктике, – вот это уже факт. Все улики на месте: выёбистость, личные связи с Канадой, западная деза про «глобальное потепление», западная шняга про мир без границ. Плюс очернение русского Севера и российской истории. И без английского он, блядь, не может в современном мире. Все могут, а он не может.

Сложив листок вчетверо, Витя суёт его в карман брюк, свободный от телефона. Грязную посуду переносит со стола в раковину. Мыть некогда, пора на работу. Перед уходом из кухни Витя выключает телевизор. Закирова там в этот момент уже нет. Вместо него на голубом диване сидит правнучка писателя Зощенко, говорит про что-то культурное. Родной город Вити Орлова – культурная столица.

Визит Натальи Рябиковой

Санкт-Петербург.

27 августа 2018 года

Вечером 27 августа 2018 года, когда на пороге у Закирова без предварительного звонка или хотя бы сообщения возникает Рябикова Наталья Валерьевна с кафедры геоботаники, Закиров мало что помнит из своего апрельского выступления на канале «Санкт-Петербург». Конкретней, он помнит, как его мазали гримом и как его угораздило сказать: «Везде хватает чудесных мальчиков и девочек с горящими глазами». Этот перл стараниями дорогих коллег незамедлительно мутировал в «и мальчики чудесные в глазах Закирова». В таком виде он и стал частью факультетского фольклора.

Всё остальное за четыре с половиной месяца выветрилось из памяти или, во всяком случае, укатилось в какой-то дальний её угол, не выдержав конкуренции с другими событиями. Год выходит насыщенный даже по состоянию на конец лета. Даже без учёта Монреаля.

В апреле Закиров едва не умер от перитонита. В начале мая, пока он был не у дел и еле-еле ходил после операции, его лучшую аспирантку Доломатову не допустили к защите. Та чуть не сбежала в свой Саяногорск топиться в Енисее. Пришлось искать инвалидную коляску, или как это теперь называют, нанимать микроавтобус и тащиться на факультет при содействии Алинки, дочери, слушая её нотации о том, что теперь он, Закиров, почувствует на своей шкуре, каково быть колясочником, или как это теперь называют, в городе Санкт-Петербурге. Как будто он, Закиров, сомневался когда-либо, что быть колясочником где бы то ни было в Российской Федерации хреново.

Доломатову он отбил, она защитилась в июне. Тогда же, в июне, бывшая жена Закирова, с которой два года после развода жили по инерции в одной квартире, захотела разъехаться: «Чтоб, когда в следующий раз будешь помирать, другую себе нашёл сиделку наконец. Алину, сестёр всех твоих двоюродных, кого-то из дам ваших факультетских – только не меня». Разъезжались месяц, и весь этот месяц Закирову казалось, что он в экстремальном круизе на утлом судёнышке с высокой ротацией в команде: шторм перебрасывал его из порта в порт, из квартиры в квартиру, по палубе вечно сновали какие-то новые люди (агенты недвижимости, покупатели, продавцы, знакомые, родственники), предметы мебели исчезали, смытые волной, и возвращались на гребне другой волны, мир непрестанно ходил ходуном, и в придачу ко всему Алинка отчитывала его за «комфортабельную пассивность» и за то, что он «с радостью воспроизводит кондовую советскую гендерную модель поведения».

Буря стихла тридцатого июля. Закирова вместе с диваном, столом и коробками выбросило на двенадцатый этаж в Озерках. Квартира-студия. Обои содраны, вид из окна на стройку, вид из другого окна на другую стройку. Месяц спустя, когда в это жилище заходит Наталья Рябикова с кафедры геоботаники, коробки всё ещё не разобраны, потому что второго августа Закиров сбежал в экспедицию на Печорское море. Он очень хотел простого человеческого счастья с аспирантами и немцами. В экспедиции, в отличие от жизни, легко: таскаешь рюкзак, собираешь пробы, забиваешь данные, наставляешь молодёжь, дразнишь немцев, устаёшь как собака, дрыхнешь в палатке, пьёшь вопреки наказам врачей, испражняешься на термоабразионном берегу под арктическим небом.

– Вернулся семнадцатого числа, – объясняет Закиров Рябиковой. – Когда тут коробками заниматься? Учебный год на носу. Сама знаешь.

– Понятно всё с тобой, – говорит Рябикова.

Ей побоку состояние закировской жилплощади, это очевидно. Про коробки она заговорила, чтобы оттянуть разговор о чём-то другом. Теперь, когда тема коробок исчерпана, Рябикова стоит посреди ободранной квартиры-студии, явно не зная, как подступиться к причине своего визита.

– Ну, чему обязан-то? – спрашивает Закиров. – Чай… э-э-э… будешь?

Первая и единственная теория, которая успевает сложиться в голове Закирова, неизбежно связана с сексом. Рябикова (нашёптывает Закирову соответствующий внутренний голос) залила глаза с какой-нибудь старой подругой и явилась в итоге на его неохолостяцкий флэт, чтобы потрахаться чисто для удовольствия с безобидным лицом мужского пола. Закирову,