Кого-то толкаю я, кто-то толкает меня на пути к барной стойке. Я ограничиваюсь двумя бокалами виски и прохожу в зал. Зал представляет собой, как это выразиться по-русски, некий parlor (англ. — общая комната), соединенный с cubicle (англ. — одноместная больничная палата, кабина на пляже, маленькая комнатка) посредством переходов, или cross-over’ов (англ. — переход), как на русский лад переиначивают эти названия московские промоутеры. Кроме столов, мягких кресел и глубоких диванов, зал наполнен перманентными лохами, прикольными телками, модными гомосексуалистами и лоховатыми знакомыми перманентных лохов.

В центральном зале наконец завязывается то, ради чего, собственно, подвалил я и собралась вся эта лохоподобная аудитория. Начинается показ коллекции новомодного гуру в сфере Vogue-тенденций, если выражаться по-русски. Все это китчевое действо, несомненно, носит название то ли «перформанс», то ли «натуральная порнография», я, к сожалению, терминами не владею. На подиум выплывает полупьяный чувак, одетый зайчиком, и объявляет, что уважаемая аудитория сейчас станет свидетелем незабываемого перформанса (все-таки перформанс) всемирно прославленного дизайнера Арнольда Пекинесова.

– Прошу!!! — неожиданно писклявым голосом вскрикивает «зайчик» и тут же на подиум выбегает какой-то тощий додикообразный хмырь, абсолютно лысая, красноватая голова которого напоминает что-то до боли знакомое.

Лысый чувак с широкой улыбкой раскланивается на все стороны и щедро одаривает всех воздушными поцелуями.

– Арнольд Пекинесов, — продолжает пищать/верещать «зайчик», — широко известен в тесных кулуарах своей немногочисленной семьи, обильно представленной тещей и женой.

«Зайчик» делает широкий жест рукой в сторону скрытого в полумраке столика, за которым располагаются две женоподобные особы.

– Ёоу-у! — вскрикивает сидящая там теща, пытаясь, видимо, донести до публики, что ей действительно широко известен этот гусь.

– Ёоу-у! — тупо вторит ей супруга лысого всемирно прославленного дизайнера.

– Прошу любить и жаловать, — бросает на прощание «зайка» и, глупо подпрыгнув, удаляется с подиума.

К микрофону реально подходит додикообраз и жеманным женским голоском говорит что-то типа:

– Друзья, я очень рад, что имею возможность продемонстрировать вам свою новую коллекцию, над которой я работал почти полтора года. Я люблю вас всех! Я люблю вас!

Лысый хмырь исчезает, а вместо него в зал откуда-то выныривают пятнадцать одетых «под обувь» человек в колготах и тупо бегают под дикую/ритмичную музыку. Вся эта хрень носит название «Балет старых штиблет, или Я обую вас, люди!». Пятнадцать кретинов, периодически повизгивая, бегают по залу, изображая из себя кто кирзовый сапог, кто женскую туфельку, а кто и валенок. Как я успеваю заметить, вся обувь, которую напялили на себя эти идиоты, испачкана со стороны подошвы чем-то коричневым. Типа глины, наверное. Потом вся эта стая придурков поднимает дикий визг и начинает врезаться в толпу. Налепленная на «подошву» обуви/костюмов глина реально пачкает одежду восторженно ревущей тусовки, а с потолка в это время сыплется всякий мусор: окурки, жеваная жвачка, использованные презервативы.

Я пытаюсь увернуться от бегущего на меня «кирзача» в глине, но попадаю под стилизованный кроссовок. Мой дорогой, офигительный костюм в полоску от Peris Still измазан коричневой грязью. Чертыхаясь, я тупо пытаюсь счистить с себя глину. И тут до меня доходит: «Это ни фига не глина!» Я нюхаю кончики измазанных пальцев, и мне вспоминается Влад с его туалетной бумагой.

Самое смешное, что толпа измазанных дерьмом лохов/ тусовщиков рада всему этому до умопомрачения. С тупыми лицами, широко разинув пасти в оскалах улыбок, они хлопают в ладоши и визжат от восторга. Смотрю я на всю эту ебаторию, и такой меня разбирает внутриутробный смех, что я просто типа хохочу. Стоящий рядом со мной очкарик с лицом дауна, привлеченный моим искренним хохотом, фамильярно хлопает меня по плечу:

– Круто, да?! Прикольно! Пекинесов, конечно, умница! Талантище!!!

– Да, что-то в этом есть, — отвечаю я и стараюсь отодвинуться от этого восторженного дебила. Но, видимо, я как собеседник его сильно заинтересовал. Он снова придвигается ко мне:

– А в прошлый раз еще круче было! Он тогда с потолка забросал всех птичьим пометом. С помощью этого он хотел показать единение с природой, с птицами. Движение человеческой мысли ввысь!

– Жаль, что сейчас он говно на нас не льет! Это было бы замечательным символом стремления человеческой мысли не только ввысь, но и к земле-матушке — я с «сожалением» киваю головой.

– Жаль! — искренне сопереживает даун.

«Боже, какие обдолбанные придурки! — думаю я. — Вам любую чушь покажи, обмажь вас говном и провозгласи это гиперновым неоискусством, вы проглотите этот фальшак, как два пальца из пруда! А запроси за вход на это шоу долларов по двести, вы от восторга запищите и всерьез будете восхищаться гениальностью инсталляции, обтирая говно носовым платочком».

Все мои наблюдения кажутся мне чем-то умным, хотя на самом деле это, конечно, полная херня и отдает каким-то дешевым/неврубным тупизмом. Какая разница, если я сам здесь и, как и все, в «глине»?

От таких мыслей меня отвлекает появление моего хорошего знакомого.

– Привет, Серег. И ты тут? — с усмешкой спрашивает Геннадий, и делает это таким тоном, каким, наверное, вопрошал удивленный Цезарь: «И ты, Брут?»

– Как видишь. И я тут, — смеюсь я, пытаясь салфеткой очистить костюм от следов «перформанса».

Геннадий сияет успешностью и довольством. По бокам от него две девчонки, которых он ненавязчиво поглаживает по бедрам. Обе девочки, что называется, путевые. Правда, я не могу точно определить — их прелесть в том, что я уже порядком пьян, или в силу того, что они и впрямь «ничяго». Причем одна из них, которую я идентифицирую как телку, — с хорошей грудью, а вторая, с длинными и ровными ногами, — однозначно чувиха. В чем разница, я и сам пока не врубаюсь.

– Хватит пялиться на этих пидоров, — предлагает мне Генка.

Девочки шумно возмущаются таким к себе «хамским» отношением. Геннадий их успокаивает, поясняя, что он имел в виду только участников говно-шоу и никого другого. Затем мы проходим в один из VIP-залов, где Генка наконец знакомит меня со своими девчонками:

– Познакомься, Юля и Юля.

Вместо того что бы представиться, я тупо завожу свою перманентную тему о неизбежной для нас диктатуре мультинациональных корпораций, о поглощающем способность здраво рассуждать брендизме и, как следствии, глобализации.

Генка перебивает меня на двадцатой минуте монолога и, растолкав задремавших девочек, пытается рассказать, как он отдыхал на прошлой неделе. Я тоже его перебиваю и снова включаю тему о скорой перспективе жизни в мире брендов. Таким образом, мы очень прикольно беседуем, запивая весь этот порожняк шампанским. Я, очень занятый обличением мира в его стремлении ввергнуться в брендоворот глобальных компаний, не замечаю, как на столе возникает конверт. Геннадий умоляюще прикрывает мне рот рукой и глазами указывает на конверт. Мы поднимаемся и уходим в туалет. Минут через пять выходим из туалета и движемся уже в обратном направлении. Генка смеется, и я тоже реально смеюсь. Меня постепенно накрывает. Веселье и похоть начинают переть из меня. Геннадий желает поделиться со мной своим курятником и предлагает мне любую из своих девочек.