Каково это — чувствовать, что ты столько отдал и столь мало получил взамен? — задумался Билл. По сути, это было психологическое изнасилование. Нечистоплотное использование собственных аналитических способностей, которыми он пренебрегал. Насилие над кем-то, кто никогда не согласится стать пациентом. Это было все равно что пытаться заставить шлюху кончить. Это было омерзительно — как осквернение. Билл молчал, ведя машину через эту новую, бурную среду.

Мимо Стирлинга с его крепостью, еле видной сквозь дождь. Каждый раз, когда Билл проезжал мимо, он клялся, что однажды остановится и взберется на башню — желательно с женщиной. Вершина башни выглядела как хорошее место, чтобы заняться любовью. Или хотя бы потрахаться. Дождь теперь лил почти сплошным потоком. И движение было плотнее — во всех смыслах. Огромные тягачи с прицепами давили проезжую часть. Билл начал покусывать внутреннюю сторону щек. К моменту, когда они проехали Фалкирк и ненадолго выбрались на А80, дорога стала откровенно опасной, и седан полз, делая где-то тридцать пять миль в час.

— Если погода не изменится, то сегодня особенно не погоняешь, - сказал Билл, стараясь разрядить атмосферу. Но в ответ Марк только буркнул что-то невразумительное.

У Билла не шли из головы эти гонки на «Тонках». Он слишком явно мог это себе представить: пьяные мужики на вершине холма, сжимающие маленькие машинки своими ногами, закованными в драную джинсу. Кучки мужчин и женщин, выплескивающиеся на тротуар из пабов и клубов. А затем — рев, сигнализирующий начало заезда. Акриловые колесики, со скрипом несущиеся по дороге. Чувство взявшегося ниоткуда ускорения, стоит только поднять ноги-стабилизаторы. Удар здесь, толчок там, и постоянно растущая скорость. Дерганая перспектива гонщиков, фиксирующая только дорогу впереди... Чем все это может кончиться, если не слезами? Крутые, крутые игрушки — для крутых, крутых мальчиков.

— Прямо в Глазго я тебя высадить не смогу...

— Чего? - Марку пришлось орать, перекрикивая ливень и басы. Билл вырубил магнитолу.

— Я не могу высадить тебя прямо в Глазго. Собирался высадить тебя, когда мы подъедем к Эм семьдесят три, но... — Билл вспомнил смятый рюкзак, дешевое пластиковое пончо — ...В такой дождь не буду — ты вымокнешь до нитки.

Марк взглянул на него — так, словно намекал, что люди типа Билла только это и делают для людей типа него.

— Что скажешь, если я высажу тебя в Мазервелле, а там ты сможешь сесть на поезд - всего за несколько фунтов...

Марк посмотрел на Билла, и выражение его лица явно демонстрировало нехватку еще нескольких фунтов; и вечную надежду на то, что он может оказаться способен покрыть этот дефицит. Билл подумал о планах Марка на вечер: дешевое бухло, выпитое до последней капли; крошка гашиша на булавочной головке в молочной бутылке; возможно — растворитель или драки до рассвета. Билл с наслаждением смаковал возможность сказать: «Слушай, пара фунтов — от меня не убудет. Я тебе их дам... И, кто знает, может, в будущем ты сможешь мне когда-нибудь отплатить». Билл продемонстрировал Марку ухмылку анти-Чеширского кота — она исчезла гораздо быстрее, чем он сам.

— Я не хочу навязываться... — сказал Марк с легкой неуверенностью человека, который годами именно этим и занимался.

— Мне не сложно, не беспокойся. — Билл хотел продолжить эту маленькую литанию утешения, сказать, что не будет никакой боли, никакой нищеты, никаких желаний чего бы то ни было. Что после бури они с Марком снова встретятся. Что они окажутся в поле, полном возможностей, где купюры колосятся на ветру, и что они вдвоем будут курить траву и пить виски. Собирать денежные стога, пока светит солнце.

Но вместо этого Билл промолчал — он просто вел машину; и пока капот рассекал льющиеся с небес волны, он увидел Сочихолл-стрит, крутые-крутые игрушки и их крутых-крутых наездников. Безусловно, после такого предложения Марк должен был спросить у него хоть что-нибудь — хотя бы его имя. Но нет.

Они проплыли мимо ответвления, ведущего к М8 и центру Глазго. Когда они добрались до съезда с М74 на Мазервелл, дождь не просто ослаб - он полностью прекратился. Дорога впереди снова сияла как зеркало; обочины ее были болезненно зелеными. Даже видневшиеся неподалеку дома казались отмытыми. «Оцените Разницу До и После Потопа». Если бы только все так и оставалось, подумал Билл, зная, что этому не суждено случиться. Он снова начал делать те же самые, невероятные прикидки времени и расстояния, как и сегодня утром, на дороге из Турсо. Сейчас четыре тридцать. Высадить автостопщика в пять. В Манчестере он может оказаться уже в восемь, в Бирмингеме — в десять, а к полуночи — дома, где бы он ни находился.

Въехав по уклону в Мазервелл, они влились в систему одностороннего движения, поднимавшуюся и опускавшуюся подобно американским горкам. Жители старого сталелитейного города восприняли прекращение дождя как сигнал к действию. Улицы были наводнены магазинными тележками и толстыми пальто. Наконец Билл нашел въезд к станции. Пока он боком выбирался со своего сиденья, Марк, возбужденный приездом, распахнул дверь, выскочил наружу, открыл заднюю дверь и начал нахлобучивать свой смятый рюкзак. Билл ухитрился выудить из тесного кармана десятку, настолько вытертую и мягкую, что она казалась подкладкой кармана.

— Этого должно хватить, — сказал он Марку. Автостопщик посмотрел на деньги так, словно это была не более чем плата ему — разумная профилактика стыда, молчаливо согласился Билл, вызванного получением милостыни.

— Может, не надо?

— Да нет, все в порядке, мне нетрудно.

— Ну, спасибо тогда. Правда, спасибо... - Марк иссяк, возможно, понимая, что в его благодарности есть дырка; дырка, которую должно было заполнить имя — но теперь для этого было уже поздно. — Я не знаю... может, когда-нибудь...

— Да серьезно, все нормально.

— И спасибо за то, что подвез, и за «дурь»... и за вискарь...

— Да без проблем, в компании все одно веселее. Удачи тебе во всех твоих начинаниях. Ты умный парень — прорвешься. — Теперь он мог позволить себе напыщенность речей. Лучше уж толкнуть эту муть в духе Капры, чем позволить Марку погрязнуть в осознании того, что он безмозглый и бесчувственный трутень. Что он может попросить человека его подвезти, курить его «дурь», есть его еду, пить его виски, а затем еще и взять его деньги, и все это — даже не спросив, как того зовут.

Автостопщик стоял одной ногой на недавно положенном тротуаре, другой - на мокром асфальте дороги. Его рюкзак снова был за спиной, его пончо вздымал ветер: спинакер одинокой яхты в гонке вокруг жизни.

Билл наклонился и сказал сквозь опущенное пассажирское окно:

— А насчет бабок не беспокойся. Надеюсь, пара фунтов останется — тебе понадобится масло для сегодняшней гонки...

Билл услышал, как Марк попытался ответить что- то на этот последний укол, но большой седан уже ехал, и короткопалая рука уже поворачивала руль, и покрасневшие глаза уже проверяли зеркала и спидометр, и уставшие уши уже прислушивались к биению басов.