Когда время настанет, она объявит о себе огнем.

Каррис обогнула угол.

Оролам…

Они не расплавили головы. Они сохранили их в сине-желтом люксине и сложили посередине городской площади. Раскрытые глаза, изуродованные лица, кровь, стекающая с верхушки до низа, как шампанское по пирамиде на Балу Люксократов. Каррис почти ожидала чего-то в таком духе после всех этих обезглавленных тел, но одно дело ожидать, другое – увидеть. Тошнота подкатила к горлу.

Каррис отвернулась и стиснула челюсти, быстро заморгав, словно веки могли стереть этот ужас с ее зрачков. Она осмотрела остальную площадь, чтобы желудок успокоился.

Если бы Гэвин это видел, он убил бы короля Гарадула. Безжалостный, как море, справедливый, как Оролам, он уничтожил бы всех до единого этих тварей. Что бы он ни делал на войне и до нее, какую бы боль он ни причинил Каррис – со времен Войны Ложной Призмы Гэвин странствовал по Семи Сатрапиям, верша справедливость. Он дважды топил флот илитийских пиратов, убил разбойничьего короля Синеглазых Демонов, установил мир, когда грянула война между Рутгаром и Кровавым Лесом, и покарал Мясника из Ру.

Люди любили его – кроме тирейцев. Но пусть и за тирейцев, он свершил бы здесь страшную месть. Он бы такого не стерпел.

Большинство зданий представляло собой груды обломков, дымящихся в предрассветных сумерках. Тут и там виднелись отдельные уцелевшие стены, закопченные и почерневшие. Дом алькадесы, если это был он – самое большое здание со ступенями, выходящими прямо на площадь, – был стерт с лица земли. Солдаты срыли его, здесь не осталось камня на камне.

Но сама площадь была цела. Горелые обломки либо убрали с нее на улицы, либо сбросили в реку, огибавшую площадь с запада. Король Гарадул не хотел, чтобы что-либо отвлекло посетителя от его чудовищного трофея. Взяв себя в руки, Каррис снова посмотрела на пирамиду из человеческих голов. Все потеки, все следы волочения вели сюда. Трупы – Каррис надеялась, что они были уже трупами, когда попали сюда – были обезглавлены здесь, чтобы пирамида выглядела как можно более кровавой. Это был спектакль. Король Гарадул хотел, чтобы все вело к этому ужасу.

Пирамида была выше Каррис. Головы, венчавшие ее, были детскими – круглощекие маленькие мальчики и девочки с лентами и бантиками в косичках.

Каррис не вырвало. В этом было нечто, оставившее ее холодной. По ее и их возрасту это могли быть ее дети. Она поймала себя на том, что считает головы. В основании их было сорок пять, ширина пирамиды была равна ее вышине, ее возвели с математической точностью. Детские головы были меньше, и невозможно было сказать, плотная ли эта пирамида или ее сложили вокруг аналогичной конструкции из чего-то другого, поменьше. Пальцы Каррис шевелились, когда она мысленно передвигала кости абаки налево и направо.

Если пирамида была вся из голов, то их тут было около тысячи.

Холодок пробежал по ее коже – предвестник рвоты. Она отвела взгляд.

Ты шпионка, Каррис. Ты должна выяснить все важное.

Сделав глубокий, затяжной вдох, она изучила нижний угол пирамиды, затем ребро структуры. Оно было сделано из нескольких слоев люксина. Король Гарадул хотел, чтобы она простояла много лет. По пирамиде можно было бить кувалдой и даже сделать в ней трещину, но не разбить. Невозможно было похоронить эти головы или убрать жуткий памятник.

Это мастерство предполагало, что у Гарадула есть некоторое количество – и немалое – очень талантливых и умелых извлекателей. Плохие новости. Каррис слышала, как Гэвин говорил, что король Гарадул скорее всего основывает псевдо-Хромерию для обучения собственных извлекателей подальше от ока действующей власти. Это все было довольно твердым доказательством правоты Гэвина.

– Ублюдок, – сказала Каррис. Она не была уверена, кого имеет в виду – Гарадула или Гэвина. Чушь какая. Она смотрит на груду голов и злится на Гэвина так же, как на тварь, что это устроила? Из-за того, что он во время войны переспал с какой-то девкой? Безумие, но даже после огромного пожара, уничтожившего все в ее жизни и погубившего ее братьев, Каррис тянуло перейти на сторону Дазена, пусть и не до конца. Хотя бы просто для того, чтобы услышать, что он сам говорит об этом. Возможно, Гэвин догадывался.

Или, может, именно чувство вины за эту незаконную связь заставило Гэвина разорвать их помолвку сразу после войны.

Итак, он изменил. Привет, судьба всех женщин, влюбленных в великих мужчин. Насколько ты знаешь, это была единственная ночь слабости накануне последней битвы, какая-то красотка набросилась на него, и он единственный раз не сказал «нет».

Верно. Но насколько я знаю, каждая ночь – ночь слабости.

Это было много лет назад, Каррис! Лет! Как вел себя Гэвин все эти годы после войны?

Кроме разрыва нашей помолвки, когда я осталась ни с чем?

Как он обращался с тобой последние пятнадцать лет?

Достойно. Будь он проклят. Не считая лжи и тайн. Что он там сказал? «Не жду, что ты поймешь меня или даже поверишь, но клянусь, что бы ни было в том письме, это неправда». Что-то в этих словах зацепило ее. Зачем ему усугублять ложь?

Ветер сменил направление, и площадь затянуло дымом. Каррис закашлялась, глаза ее саднило. Но когда она прекратила кашлять, она услышала треск. Еще один. Затем в квартале от нее в опаленные остатки дома обрушилась труба. Рассвет был красным – игра дыма и спектра, не небесное отражение пролитой здесь крови.

Каррис начала обшаривать город, выискивая уцелевших и оценивая разруху. Делай что должно, что прямо перед тобой. Город было непросто сжечь. Дома были каменными, хотя и с деревянными перекрытиями, деревья стояли зелеными либо от ручного полива – река бежала через весь город – или их корни уходили глубоко. Но каждый дом в центре сгорел полностью. Значит, красные извлекатели. Наверняка шли по домам, поливая красным люксином все деревянные балки.

Каррис прорыскала два часа, перебираясь через груды мусора на улицах, иногда приходилось обходить целые кварталы. Она замотала лицо мокрой тряпкой, но голова все равно кружилась, и Каррис часто кашляла.

Она не нашла ничего, кроме еще нескольких трупов и угрюмых собак.

Весь скот угнали. Городской храм был местом небольшого боя. Тело люксиата, обезглавленное, как и все прочие, лежало снаружи у дверей. Каррис представила, как он угрожает солдатам снаружи, пытаясь защитить паству, ищущую убежища в стенах храма. Внутри она нашла садовые ножницы, топор, ножи и пару тесаков, один сломанный меч и обезглавленные тела. И повсюду запекшаяся кровь. Балки были опалены, но не загорелись. Либо кривое извлечение, либо религиозный страх, либо просто балки из железного дерева, доставленные из пустыней южного Аташа, были старыми и плотными.

Однако скамьи и тела сгорели. У Каррис кружилась голова не то от дыма, не то от привычного уже зрелища смерти и страданий. В заднем углу храма за лестницей она нашла молодую семью, отец обнимал мать, которая прикрывала ребенка. Солдаты их не нашли. Они задохнулись от дыма в объятиях друг друга.