Вскоре комнату наполнил голос Клаудио Бальони, певший «Синьору Лию».

«Клайв, черт возьми, это диск семидесятых годов, а Клаудио Бальони по всей Италии знают…»

Они засмеялись. Над его страстью к Италии, над тем, что он вот уже десять лет в своей стране встречался только с итальянскими девушками.

«Ты можешь мне объяснить, почему тебе так нравятся итальянские девушки?» — спросила она, глядя своими темными глазами в его светлые.

Они сидели на огромном полупродавленном диване рядом, совсем близко, держа стаканы с холодной водкой.

«Потому что когда они тебя обнимают, они сжимают тебя по-настоящему, и когда они занимаются любовью, ты чувствуешь, что они делают это по-серьезному, что они это делают не так, как англичанки, просто чтобы делать, а осознанно, по-серьезному».

Слова достаточно банальные и спорные, хотя… Если ты не заметил, перед тобой молодая хорошенькая итальянская девушка, — подумала Франческа.

Клайв, казалось, угадал ее мысли, подвинулся еще ближе к ней, погладил по шее и наконец поцеловал. Легкий поцелуй в губы. Потом еще один и еще один. Губы стали мягкими и влажными от слюны. Рты слегка приоткрылись, дыхания перемешались, и наконец языки соприкоснулись, сперва осторожно, как две саламандры в брачной игре, а потом сплелись, как две совокупляющиеся змеи.

Они обнялись крепче, руки Клайва, словно два щупальца, обвились вокруг тела Франчески. Сжали ее бедра, потом поднялись выше, осторожно принялись за ее пуговицы и расстегнули их.

Франческа сняла лифчик.

У нее была большая грудь.

Клайв опустил в нее лицо, обхватил их ладонями. Она же стянула с него майку. На гладком белом теле Клайва был вытатуирован огромный китайский дракон, изрыгающий огонь. Она поцеловала его тысячу раз. Закрыла глаза и провела рукой по его ширинке. У него стоял. Она чувствовала, что ему тесно. Она освободила его, расстегнув молнию. Он снял брюки и трусы, обнажив затвердевший член.

Франческа взяла его в руку.

Откуда-то издалека доносилось пение уже не Бальони, а Коччанте.

Она чувствовала так, словно ей всего шестнадцать, словно она в Риме, со своим первым парнем, Филиппом, в его доме, и они трогают друг друга за все места.

Но Клайв хотел заняться любовью. Он решился.

Он задрал ей юбку, спустил колготки и теперь неумело пытался снять трусики.

«Подожди! Я сама», — сказала она.

Сняла туфли, колготки, трусы.

Он смотрел на нее, держа прибор в руке. Поднял его. Раздвинул девушке ноги, готовый войти.

Филипп нет, Филипп мог ее трогать, облизывать, но не проникать. Это было условие.

Она понадеялась, что Клайв тоже поступит так, но вскоре поняла, что у него были другие планы. Более амбициозные. Он взял ее за ягодицы и переворачивал на живот, чтобы войти в нее сзади.

Франческа хотела этого?

Нет, не очень.

Она надеялась на нечто более романтичное. Фразы шепотом… Медленное раздевание.

Клайв, черт возьми, ты слишком торопишься.

Нет ничего хуже торопливых парней. Замораживают тебя до костей. И ты сворачиваешься, как еж.

«Нет, Клайв, пожалуйста», — решительно произнесла она.

Не это «Нееет, Клайв, пожалуйстаааа» шепотом, полные возбуждения, означающие: сделай со мной что-нибудь.

«Не хочешь?» — изумленно спросил он.

В этом «Не хочешь?» Клайва было, с одной стороны, понимание, понимание, понимание странных проблем, терзавших Франческу, а с другой — удивление.

А?! Клайв, — произнесла про себя Франческа, — как, черт возьми, может женщина, после того, как ты ее пять минут целовал, не хотеть, чтобы оттрахали сзади? Как, черт возьми, такое может быть?

«Нет, не хочу!»

«А?!» — сказал он разочарованно.

В конце концов Франческа помастурбировала его, и он снова стал милым. Принес одеяло, включил телевизор, поставил видеокассету. «Апокалипсис сегодня». Они оба видели его сто раз, но никогда так — лежа рядом, голые, под старым одеялом в синюю и красную клетку.

Франческа заснула в его объятиях.

Этой ночью злой человек не приходил к ней. Возможно, мозг, удовлетворенный тем, что получил в этот день, не стал тревожить ее сон. Возможно, он снился Франческе. Но проснувшись, она не помнила, чтобы ей снился он или что-либо другое. И обрадовалась этому.

Разбудила Клайва легкими поцелуями в шею, и они занялись любовью, но так, как хотела она. Он снизу, а она сверху. Она видела его лицо, улыбалась ему. Наблюдала, как Клайв открыл рот, зажмурил глаза и кончил.

Они позавтракали в забегаловке, куда ходили водители и кондукторы автобусов.

Яйца, бекон, сладкий кофе и теплый хлеб.

Попрощались долгим поцелуем.

Серьезным поцелуем, поцелуем влюбленных.

Потом Франческа взлохматила ему волосы и скрылась в метро.

…и это ужасно…

Она вернулась домой, тяжело дыша.

Она опаздывала.

Попрощавшись с Клайвом, больше двадцати минут ждала в метро поезда. Была какая-то поломка.

Приняла душ, одновременно чистя зубы, стараясь не намочить волосы. Переоделась в первое, что попалось. Накрасилась, чуть слышно напевая какую-то мелодию. Взяла книги и вышла из дома, но тут же вернулась. Сбегала в гостиную и взяла клубок красно-бурой шерсти, закатившийся под диван. Ей нужна была еще пара таких клубков, чтобы начать платье.

Она уже собиралась закрыть дверь на ключ, когда увидела, что на комоде у входа мигает красная лампочка автоответчика.

О нет!

Она вернулась и нажала на кнопку прослушивания.

«Франческа, Франческа. Где ты, солнышко? Думаю, ты не читала итальянских газет. Я не могу поверить… должно быть, это какая-то ошибка. Полиция вечно не тех арестовывает, а газеты потом треплются… Шакалы… В общем, не беспокойся. Решай сама, или я к тебе приеду, или ты вернешься в Рим. Только не переживай. Прошу тебя, хорошо? Я не знаю, что и думать. Позвони мне, как только вернешься».

Мать.

Голос ее звучал пугающе.

О чем она говорила? С ума сошла? Полиция? Вернуться в Рим?

На мгновение Франческа возненавидела ее. Мать могла вывести из себя даже тибетского монаха. Ее сообщения всегда представляли собой набор слов без начала и конца.

Да ладно, на фиг, я уже опоздала…

Попробовала позвонить в Рим. Занято. Села, фыркнув, и попробовала еще раз. Занято.

Вышла, проклиная свою мать и ее безумие. Лекция уже началась. Франческа уже пропустила ее. Бежать было бесполезно.